Поиски "Озокерита"
Шрифт:
ей счастья, — говорила Таня своим подругам. — Вот так надо
бороться за свою Родину. Зоя будет всегда примером в моей жиз-
ни”.
“Нет, что бы ни случилось со мною, я не сдамся, — думала
Таня сейчас. — Выдержу все, какие бы пытки не ожидали меня, я
не паду духом. Милая Родина! Я отдам за тебя всю свою кровь,
капля за каплей!”
Целый день Таня пролежала с закрытыми глазами, как бы
без сознания. Она не теряла надежды, что к ней придут
— нужно выиграть время. Раза три за день появлялся врач-немец.
Он осматривал и выслушивал ее, выходил в соседнюю комнату, с
кем-то говорил по телефону. Каждый раз, как ни напрягала слух,
Таня не могла понять ни одного слова из разговора — мешала за-
крытая дверь. А вечером пришли двое. Они раскрыли ей рот и ста-
ли вливать какую-то жидкость. Она проглотила этой жидкости ста-
кан, а может быть, и больше. После этого Тане сделалось немного
лучше, она заснула.
Ночью она услышала сквозь сон, как ее трясут за плечо, открыла глаза и в освещенной электричеством
палате увидела майора Вейстера. Таня застонала и вновь закрыла глаза, но майор не уходил. Он стоял около
кровати и вглядывался в ее лицо.
— Я знаю, что вы не спите, — сказал он тихо. — Не бойтесь меня, выслушайте. Теперь я уже наверняка
знаю, что вы советская разведчица. Я предполагал это и раньше. Был у меня случай наглядно убедиться в этом.
Тогда мне срочно нужен был генерал. Я поехал к нему на квартиру. Там были вы. Я услышал телефонный
звонок в столовой. Мне показалось, что если бы генерал был в столовой, то он взял бы трубку. А коль он не
берет трубку, естественно предположить, что он в другой комнате. Следовательно, трубку должен взять его
адъютант. И я открыл дверь столовой, чтобы войти, но, увидев вас, тут же закрыл дверь… Должен вам сказать,
что вы хорошо выполняли свою роль. Но не за тем пришел я к вам, чтобы сказать это. Слушайте. Мне поручено
сегодня ночью предварительно допросить вас, но я не собираюсь этого делать. Я хочу высказать вам то, что у
меня на душе. — Майор помолчал, собираясь с мыслями. Он сел на кровать, взял Таню за руку. Потом
продолжал: — Вы хотите знать, кто я? Я — коммунист. Я — немец. Я предан Германии и ее народу. Я тяжело
переживаю трагедию немецкого народа, в которую вовлек его фашизм. Но я — интернационалист. Вы простите
меня, фрейлен, что говорю так бессвязно. Тут не место, да и не время для пышных речей, но мне хочется, чтобы
вы поняли меня. — Майор опять замолчал, как бы собираясь с мыслями. — Мне часто вспоминается ваш
великий писатель Лев Толстой, который в одном из своих произведений говорил: как ни стараются люди,
собравшись тысячами на маленьком кусочке земли, топтать эту землю, забивать ее мостовыми, устилать
тротуарами, уничтожать на ней все живое, но земля, обогреваемая весенним солнцем, с энергией неиссякаемой
пробивает камни мостовой зеленой травой… Вот так и наша германская коммунистическая партия. Как ни
стараются гитлеровцы топтать ее, загонять в казематы, истязать ее лучших людей, но она, обогреваемая идеями
коммунизма, впитывая в себя опыт партии большевиков, с энергией несокрушимой дает новые побеги.
Немецкие коммунисты в последние годы работали в тяжелых условиях, но не сложили своего оружия. С
каждым днем крепнут их ряды, с каждым днем все больше становится людей, сочувствующих социализму. Не
удивляйтесь, что я говорю вам это при часовых, которые сидят в соседней комнате. Это мои люди. Я сказал все
это для того, чтобы вы знали, кто я, чтобы вы убедились, что у вас, я имею в виду вашу страну, больше друзей,
нежели врагов. Теперь слушайте дальше. По мере своих сил я помогал вам. И вас лично я постараюсь вырвать
из рук капитана Шмолла. Вами весьма заинтересовалась ставка. Генерал и комендант получили строжайшее
приказание доставить вас в ставку живой. Они, конечно, будут лечить вас, чтобы потом… повесить. Завтра в
двенадцать часов дня за вами приедут из ставки. Вот все, что я хотел сказать вам. Прощайте, желаю вам успеха,
здоровья и счастья.
Майор слегка пожал ее руку и вышел.
До утра Таня не могла уснуть — разные мысли волновали ее. Ей было тяжело, во рту пересохло, очень
хотелось пить, и она напрягала всю свою волю, чтобы не потерять сознания, выдержать до конца. В посещении
майора она усматривала какую-то ловушку, но не была в этом твердо уверена. Иногда ей казалось, что если бы
это было провокацией, то она в речи майора обязательно уловила бы фальшь. Но его слова звучали очень
искренне.
Утром снова пришел тот же врач, молча осмотрел ее, сделал укол в руку и удалился. Час спустя ей
принесли завтрак. Она не открыла глаз, продолжая разыгрывать беспамятство. Ей опять открыли рот и стали
вливать какую-то микстуру.
Около двенадцати часов в палату вошел солдат. Он бегло взглянул на Таню, затем вышел к часовым, о
чем-то поговорил с ними шепотом. Через открытую дверь Таня слышала, как зазвонил телефон, и один из
часовых сказал: “Все хорошо”.
Теперь в палату вошли трое.
— Не кричите, Берта Шлемер, это не поможет, — сказал один из вошедших.