Поиски путей (Лестница из терновника 2)
Шрифт:
И все расхохотались так, будто предгрозовое удушье дождём пролилось. Сразу стало легко — и пропало ощущение лошади в дворцовой зале. И ушло зло.
Анну впервые это почувствовал — как гуо, если они присутствовали и подслушивали за шёлковыми ширмами, расписанными красными и белыми цветами, дружно провалились в бездну адову, совершенно посрамлённые и униженные. Элсу рывком потянулся — и обнял Анну поверх шубы со всеми воображаемыми блохами, змеями и скорпионами, прижался щекой к кирасе, а Анну ощутил сладковатый северный запах от его волос, отмытых до масляного
— Анну, — сказал Элсу одной радостью и тоской, — славно, что пришёл именно ты… и что ты — такой, как всегда, что ты — умный и спокойный, как всегда, брат!.. Скажи, это ты должен убить меня?
Анну отстранился.
— Откуда ты знаешь?
Элсу вздохнул и закашлялся. Анну хотел хлопнуть Львёнка по спине, но Ар-Нель остановил его руку:
— Это — простуда, Анну. Грудная болезнь. Так ты не поможешь. Уважаемый Учитель О-Ке, Лекарь Государя, или Ник — но не ты.
— Ты умираешь, Элсу? — спросил Анну, чувствуя затылком ледяное дыхание рока.
Элсу потянулся и облокотился на подушку.
— Я всё время умираю, Анну. Или меня собираются убить. Тоже мне — секрет. Я уже привык. К тому же, сейчас мне легче. Если ты не перережешь мне горло, может, я ещё поживу, — сказал он с совершенно северным, насмешливым и холодноватым превосходством в тоне.
— Ты, Элсу — ты ведёшь себя, как язычник, — сказал Анну не в силах даже показушно разозлиться. — Ты воображаешь себя звездой небесной, да?
— Просто я — солдат, как и ты, — сказал Элсу. — Возьмёшь меня под своё начало, командир? Если, конечно, мне можно остаться жить?
— Я не могу тобой командовать, Львёнок Льва, — сказал Анну. — Это дело Эткуру.
— Забавно, что ты Льва Львов не упомянул, — сказал Элсу задумчиво. — Может, ты и прав… я поживу ещё… Хочешь травника, Анну? Это невкусно, но я уже привык.
И эта неожиданная характеристика травника так рассмешила северян, будто разговор только что и не шёл о смерти…
Травник Анну выпил. Здешняя мутная приторная бурда с травником, который заваривали в степи его бойцы, ни в какое сравнение не шла — так он и сказал, а Элсу стал набиваться в поход на юг, чтобы попробовать заваренных степных трав. Потом Ар-Нель рассказывал о Дне Новой Листвы, празднуемом Четвёртой весенней Луной, а Анну рассказал о Луне Цветения, которую уже отпраздновали в Чангране. И парень по имени И-Тинь рассказал о том, как ловят сомов на берегу Серебряной Ленты, на утиное мясо — все подивились, и женщина по имени Ли-Эн рассказала, как в её родной провинции мужики ловят саранчу прямо рубахами, когда саранча летит, а Анну рассказал об охоте на степных коз… И все молчали о войне, все молчали о том, что между севером и югом пролегает граница, пропитанная кровью на ладонь.
И Анну страстно любил северян за это.
Но Элсу быстро устал, у него начался жар, и Ли-Эн, как оказалось, внучка Лекаря, приказала всем уйти, чтобы Элсу мог поспать. Анну хотел перекинуться с Ар-Нелем парой слов наедине, но стоило им выйти из комнаты Элсу, как на них наскочил посыльный — сообщить, что Ар-Неля звал Барс.
И
Большой зал, где Эткуру и шут устроили дурацкий поединок, оказался почти пуст — Соня, как видно, успел вымести осколки стекла и смыть с пола кровь. В зале Анну ждал Хенту.
Вид у волка, принадлежащего Анну, был совершенно потерянный. Увидев Анну, Хенту страшно обрадовался и схватил его за рукав:
— Ох, командир, хорошо, что ты пришёл! Ты знаешь, Эткуру-то, Львёнок Льва, похоже, спятил с ума! Я вот жду тебя — не знаю, что думать.
— Докладывай, — привычно приказал Анну.
— Видишь, командир… Ты, значит, ушёл с неверным, а Эткуру наорал на всех — пуще всего на Наставника наорал, представь? — и сказал так: если, говорит, хоть одна собака сунет поганую морду в комнату, куда я ухожу — башку оттяпаю. Все послушались, хоть и чудно показалось. И он забрал трофей и закрыл двери.
— Ага…
— Командир, они ушли — и всё на этом! Пропали! Их нет полчаса, их нет час, их полтора часа нет — а из-за здешних дурацких стен ничего не слыхать. То есть, что-то слыхать, но разобрать нельзя. Но уж если бы кто-то орал во всё горло — мы бы услышали, правда?
— Дальше.
— Дальше Наставник не выдержал. Говорит, проверьте, жив Эткуру вообще или нет. А мы — что ж, нам приказали — мы же не можем. Тогда Наставник Соне говорит, иди, мол, тварь, посмотри. И Соня пошёл — а через минуту выходит. Говорит, Эткуру его послал за каким-то лядом к Нику, Вассалу, говорит, Снежной Рыси. За каким-то, говорит, языческим пойлом. Вот так.
— И Соня ушёл?
— Соня ушёл, Когу сунулся — Эткуру в него нож швырнул, вот на столько над головой. Больше никто не рисковал, командир. Только Соня с этой отравой. Так что — Львёнок Льва жив, но не в своём уме.
— Ну хорошо, — сказал Анну, вспомнив, как его определили в безумцы после первых живописных опытов. — Я пойду сам посмотрю.
Хенту покачал головой, но спорить не посмел.
Анну прошёл помещение, которое северяне называли приёмной — там жили волки, валялись их шубы, оружие, конская сбруя, скатанный войлок — и там же пятеро растерянных и не знающих, за что хвататься, волков обсуждали происходящее вполголоса. Увидев Анну, они все инстинктивно дёрнулись к нему, как солдаты обычно поворачиваются к боевому командиру; Анну остановил их жестом.
— Если вы понадобитесь, я позову, — сказал он. — Но мне кажется, что всё обойдётся. У Эткуру не первый трофей, в конце концов. Помните: Львята вам верят, а вы должны верить Львятам. А трофеев опасаться — смешно.
— Ведьма она языческая, а не трофей, — сказал Олу. — Глаза бы не отвела. Наставник-то…
— Не хочу слышать о Наставнике! — отрезал Анну. — Вы слышали, что Эткуру сказал? Думаете, Львёнок понимает меньше, чем Наставник?
В приёмную всунулся бледный Когу, у него тряслись губы, тряслись подбородки — и Анну вдруг подумал, что Когу — просто мерзок. Физически. Неожиданное отвращение накатило так мощно, что рука сама потянулась к эфесу — Анну еле взял себя в руки.