Поиски путей (Лестница из терновника 2)
Шрифт:
Я предлагаю Ви-Э "тростник" — и он восхищённо соглашается:
— Ах, дивная идея, Господин Вассал! Я не рассчитывал, честно скажу.
"Тростник" я одалживаю у Ар-Неля, который, как человек с богатым воображением, тоже одобряет идею. Потом мы с Ар-Нелем одеваем Ви-Э, как фарфоровую фигурку самурая на камине, в алое и золотое, собираем его короткие локоны "цвета мёда" в конский хвост, завязываем муаровой лентой, нацепляем поверх всего горсть ожерелий и браслетов — и отправляемся на территорию южан.
И моя Манька-Облигация выглядит хоть куда, а по Дворцу идёт — будто утица плывёт. Вошёл в роль — и изображает знатную даму. Абсолютно не выглядит таким убитым, как несчастные ребята в квартале Придорожных Цветов.
— Ах, вот жаль, — говорит, — что веера нет… Печально.
— А статус потерять тебе не жаль? — говорю.
Машет рукой — лихо и жеманно:
— Господин Вассал, вы же видите, я — существо слабое… Морально слабое, я имею в виду. И я боюсь, как бы вам сказать, что окажусь в мороз на улице один, жрать будет нечего, а украсть негде. Что мне тогда делать? О, нет, Уважаемый Господин, уж лучше быть наложницей Принца. От добра добра не ищут. Этот хоть кормить будет!
Волки глазеют на Ви-Э, как на невидаль. Наставник настроен, скорее, враждебно, бормочет что-то себе под нос, мелко и часто сплёвывает — но, кажется, не смеет возражать. Анну где-то бродит, зато Эткуру на месте. Он встречает нас в шикарной приёмной — изрядно пострадавшей от южан, но всё равно просторной и светлой. Шик Ви-Э производит на Львёнка даже более сильное впечатление, чем я думал.
— Ник, — говорит Эткуру потрясённо, — этот шикарный парень — раб?!
— Не совсем, — говорю, — но можно сказать. А что, надо было его в обносках привести?
Ви-Э глазеет на Львёнка спокойно и нахально; и то, даже кошка смотрит на короля. И спрашивает:
— Это ты — лянчинский Принц, солнышко?
Эткуру на миг теряет дар речи. А потом размахивается и залепляет Ви-Э оплеуху. От души.
Логично. Если ты не собираешься честно рубиться с тем, кого собираешься обрезать, но надо, чтобы его женское начало худо-бедно раскрылось — бедолаге следует причинить боль, оскорбить, напугать… короче, организовать гормональный взрыв. Правда, без активных движений, естественных для драки гормоны выделяются слабее, процесс идёт вяло — но лучше так, чем никак.
Ви-Э жестоко удивлён, секунду стоит неподвижно, прижав к щеке ладонь и моргая — а потом роскошно въезжает Львёнку кулаком в челюсть. Ну просто хрестоматийный апперкот — залюбуешься: у Эткуру аж зубы лязгнули.
Теперь уже и Львёнок завис — шок. Аж рот приоткрылся:
— Ты что, меня ударил? — в разум не вмещается.
— Знаешь, миленький, — говорит Ви-Э ласково, — я тебе ещё не так врежу, если будешь меня обижать.
Волки в ауте. Эткуру выдыхает, как раздразненный бык, и тянет меч из ножен — а Ви-Э радостно вопит: "Оэ, драчка!" — и через миг оказывается посреди зала в боевой стойке. С "тростником".
И начинается потеха.
Я записываю для далёкой родины самый уморительный поединок из всех, виденных на Нги-Унг-Лян. Умница Ви-Э завёл Эткуру до белого каления. Волки, прижимаясь к стенам, орут, кто во что горазд, но соваться под горячую руку не решаются. Наставник пытается проповедовать смирение для паскудных северных рабов, которые не имеют никакого права рубиться с господами, но его никто не слушает. Ар-Нель и откуда ни возьмись появившийся Анну хохочут у дверей в сад, вазы и статуэтки летят на пол и разбиваются, ширму опрокидывают и топчутся по ней, кроют друг друга последними словами — и всё очень весело. И под занавес Эткуру чуть не убивает собственного писца железякой, выбитой у Ви-Э из руки.
И я потихоньку ухожу.
Я был прав насчёт их прогрессорства. Северяне с их чувством собственного достоинства и внутренней силой могут не только постоять за себя, но и кое-что объяснить тем, с кем вступают в тесный контакт. Ви-Э договорится с Эткуру — и, я надеюсь, Эткуру будет легче понимать северян, пообщавшись с этим забавным кренделем. Актёры — народ креативный.
Устроив таким образом своего будущего резидента в апартаментах условного противника, я иду прогуляться. День стоит на редкость прекрасный.
В саду перекидываюсь парой слов с Господином Ки-А, капитаном Дворцовой Гвардии. В силу приносимой мною государственной пользы, Капитан Тревиль простил мне шуточку со снотворным и теперь слегка помогает собирать информацию. И мне выдаётся свежая порция.
Во-первых, Государя навестили послы из Шаоя. Они не живут на территории Дворца Государева, у них своя резиденция в Тай-Е, в Квартале Гостей. Шаоя — небольшое государство на юго-западе, расположенное страшно неудобно — граничит и с Кши-На, и с Лянчином. Шаоя — монотеисты, но с лянчинцами, естественно, на ножах: кто-то из них неправильно чистит яйца, которые все семь пророков велели разбивать то ли с острого конца, то ли с тупого. Возможно, впрочем, что главный грех шаоя — довольно бодрые контакты с северными язычниками, что семь пророков однозначно не одобряют.
И вот, во-вторых, господин посол по имени Нури-Ндо жестоко рубился с гонцом из Лянчина, прибывшим сегодня поутру. Их растащили люди Ки-А и Ар-Нель — а ещё, как это ни удивительно, вмешался Львёнок Анну.
Можно было бы ждать, что Анну поучаствует в истреблении подлого еретика, некстати попавшегося правоверным на глаза — ан нет! Он остановил своего человека!
— Дворец Государев действует на дикарей облагораживающе, — замечает Тревиль. — Смотрите-ка, Уважаемый Господин Э-Тк: когда лянчинцы только прибыли сюда, они норовили хлебать чок сапогом, а сморкаться в рукава соседей. И вот, не прошло и пары месяцев — они начинают соображать! Львёнок Анну совершенно самостоятельно доходит до мысли невероятной сложности: чужих гостей в чужом доме убивать нельзя! Как не восхититься их умом и разумом…
Да, Анну — интересный.
В последнее время он часто задумывается, глядя в одну точку, осунулся и уже не переругивается с Ар-Нелем. Возможно, его безнадёжная любовь не находит выхода: драться с предметом своих мечтаний он не может. Всё против них — и вера, и общественные стереотипы…
Мне кажется, что Ар-Неля это тоже огорчает. Вчера, когда я захожу к нему поболтать, он сидит на подоконнике и печально созерцает помятый листок дешёвой бумаги.
— Что это, Ча? — спрашиваю я. — Любовное письмо?