Поиски счастья
Шрифт:
— Приведите ко мне этого разбойника, — приказал Унтербергер.
Увидев генерала, Билл Бизнер помрачнел. Вежливо он уверял, что был на соседнем острове, как известно, принадлежащем Соединенным Штатам, и лишь по особым условиям плавания в этом районе должен был обогнуть остров Большой Диомид с запада, направляясь к мысу Уэльского на… восток. Он также убеждал губернатора, усердно жестикулируя (руки ему уже развязали), что никогда не бывал у азиатских берегов.
— Ваше высокопревосходительство, — раздраженный ложью, обратился к губернатору командир «Шилки», — разрешите огласить вахтенный журнал.
Унтербергер кивнул головой. Капитан подошел к столу, раскрыл журнал «Китти». У Бизнера потемнело в глазах. «Скотина! Даже журнал не успел уничтожить», — мысленно выругал он Вахтенного.
Командир «Шилки» читал:
— «20 июня, 16 часов 07 минут; стали на рейде мыса Беринга. 29 июня, 11 часов 20 минут; вошли в бухту Провидения».
Зашелестел перевернутый лист, и снова запестрели названия заливов, мысов, бухт, среди них — залив св. Лаврентия, Уэном, Наукан, Уэллен, Энурмино, Ванкарем.
— Достаточно, — остановил губернатор. — Судно контрабандистов взять на буксир. Команду — под арест. Дочь вернуть матери, подробно опросить. Следовать к мысу Дежнева. Узников высадить на Чукотском побережье!
…Утром «Шилка» стояла на якоре у скалистого мрачного мыса Дежнева.
На взгорье виднелся эскимосский поселок. С высокого берега жители его рассматривали два корабля.
Бодрый, чисто выбритый генерал-губернатор вышел на палубу. Командир подошел к нему с обычным утренним рапортом.
Послышалась команда: «Вольно!»
— Так вот он, батюшка, каков! — произнес хозяин края, осматривая мыс.
В скалах кричали кайры, то и дело перелетая с места на место. Волны тихо набегали на берег.
Гардемарины, в отдалении прислушивавшиеся к словам старого генерала, принялись тоже тщательно оглядывать мыс, хотя и вышли на палубу значительно раньше губернатора.
Белобрысые брови Ивана Тугаринова были нахмурены. «Двести шестьдесят два года прошло, — подсчитывал он в уме, — с тех пор как этот смелый казак Семен Дежнев прошел из устья Колымы на Анадырь, обогнул северо-восток Азии. А хоть бы какой-нибудь памятник поставили ему… Даже свое нынешнее название «мыс Дежнева» этот скалистый берег получил только двести пятьдесят лет спустя после великого географического открытия. Какое небрежение! — думал гардемарин. — Вот губернатор захватил шхуну и доволен, как маленький. А сколько их ушло, сколько их еще тут бороздит наши воды! Знал бы Семен Дежнев…» Смелая и дерзкая мысль заставила юношу, чеканя шаг, подойти к губернатору.
Однокурсники, матросы, офицеры остолбенели от изумления. Но генерал сегодня определенно был в превосходном расположении духа. Он милостиво обернулся, вопросительно подняв брови.
— Ваше высокопревосходительство! — обратился к генералу юный помор, почтительно остановившись в трех шагах. — Разрешите, ваше высокопревосходительство, — вторично оттитуловал он губернатора, — воздвигнуть на этом мысе крест Дежневу.
Унтербергер пожевал тонкими губами, мясистый нос его шевельнулся.
— Крест? Он похоронен здесь?
— Никак нет, ваше высокопревосходительство. Он первый доказал, что Азия и Америка разделены проливом.
— Крест… — губернатор пожал плечами. — А что же он будет означать, этот крест?
— Мы укрепим на нем медную доску, где напишем, в честь кого, кем и когда он поставлен.
«Кем и когда… — мысленно повторил губернатор, изящно поковыряв мизинцем в ухе, — Кем и когда…»
— Что же, это любопытно, — оживился он. — Я одобряю, молодой человек, — он слегка кивнул головой. И, уже было отвернувшись, спросил: — Как ваше имя?
— Гардемарин Иван Тугаринов, ваше высокопревосходительство!
— Превосходно, молодой человек! Я одобряю, — вторично подтвердил генерал. — Но не займет ли это слишком много времени? Медная доска, текст… Нам пора возвращаться во Владивосток.
— Два часа, ваше высокопревосходительство, — с надеждой во взоре, сам не зная, почему определил именно такое время, пылко ответил земляк Ломоносова.
— Два часа — я согласен, — Унтербергер взглянул на свои большие часы и стал продолжать утреннюю прогулку по палубе.
Командир корабля вызвал боцмана. Вскоре в шлюпку грузили цемент, лопаты, якорные цепи, лоток, ведра.
Текст для доски составил старший офицер. Генерал одобрил.
Матросы принялись за дело.
Тугаринов суетился больше всех. Он размечал на мемориальной доске текст, а трюмные острыми зубилами высекали слова. Плотники обтесывали бревна.
Капитан сам сошел на берег и, поднявшись футов на триста, выбрал господствующую на предгорье высоту. Это была остроконечная сопка с небольшой скалой на вершине. У подножия этой скалы и начали копать ямы для основания креста и оттяжек.
Почти все гардемарины были на берегу. Одни пошли поглядеть на туземок, чтобы было потом что рассказать своим приятелям в Петербурге, другие просто прогуливались.
Только трое из будущих офицеров остались на корабле. Они давали советы трюмным и плотникам, одновременно рассказывая им о плавании Семена Дежнева, об открытиях Шелехова, о Русской Америке. Вокруг них собрались комендоры, кок, вестовые.
— Да ну? Неужто и Америку с северо-запада проведали нашенские, русские? — пробасил кто-то из команды.
— Чем же они думали, те царевы министры, коль додумались продать Аляску?
— А что им впервой, что ли, землями да лесами торговать!
— Только, братцы, поспешайте, — забеспокоился Тугаринов. — Слышали ведь: два часа. Не успеем — заштормит того и гляди море, и не станут ждать, уйдут.
— Лишь бы раньше срока не ушли, а так-то мы враз закончим.
И снова застучали молотки по зубилам, засвистели фуганки.
Через два часа генерал поднимался по крутому склону, чтобы лично присутствовать при открытии памятника.