Поиски счастья
Шрифт:
Стало ясно, что с Василием произошла катастрофа…
Наталья уже не могла ни говорить, ни плакать. Молчаливая, она с утра стояла у яранги, прислонясь к замерзшей сети на нерп, и смотрела в тундру. У Энмины начались предродовые схватки, и она просила оставить ее одну.
Близился вечер. Кое-кто из охотников вернулся. Они ничего не видели: ни собак, ни нарты, ни следов.
К ночи все решили, что Василий погиб и погребен где-то под снегом пургой.
Никто не заходил в ярангу Пеляйме. Впрочем, не заходили, возможно, потому, что знали о роженице. Пеляйме увел Кольку в другой шатер, а Наталья
…Наталья испуганно вскрикнула и потеряла сознание, когда оказалась на руках у мужа, который заглядывал ей в лицо и охрипшим, тревожным голосом повторял:
— Наташа, Наташа, Наташа!
Василий втащил ее в полог. И лишь после того, как жена пришла в себя, он увидел, что на шкуре лежит бледная Энмина, а рядом с ней — розовый комочек, завернутый в шкуру утробного оленя: следуя обычаю, Энмина сама приняла ребенка.
— Вася… Милый мой! — шептала Наталья, прижав голову мужа к груди и ощупывая его обмороженные щеки. — Я знала, что ты вернешься.
Несомненно, в эту ночь счастье посетило ярангу Пеляйме. В ней родился новый человек, возвратился тумга-тум Василий, победив темные силы.
Пеляйме сиял! Сейчас ему даже не жалко было погибших собак и нарты.
Однако уже на следующий день Устюгов выменял за песцов недостающих в упряжке собак и нарту и вернул их Пеляйме и Энмине.
«Охотник не может оставаться без собак, — так рассуждал при этом Василий, — а погубил их я».
Наталья, смеясь, рассказала мужу, как она чуть было уже замуж не вышла без него… Василий внимательно ее выслушал. Но, к удивлению Натальи, не смеялся и не сердился, а молча поднялся и пошел благодарить этого чукчу за дружбу.
— Сердечный народ, — вернувшись, сказал он жене. — Ты, может, думаешь, что приглянулась ему? Не то, Наталья. Прикинь сама: нешто нужна ему жена, что ни языка, ни жизни ихней не знает? Шкуру и ту выделать не сумеешь. Да и Кочак, смекаю, не обрадовался бы такому браку. В общем, одно неудобство. А вот же пришел, утешил. И не отказался бы от слова. Уж это я чую. Понимать это надо, Наталья.
— Да ты никак осерчал, Вася? Нешто я знала? — стала уже оправдываться Наталья. И ей стало стыдно, что в тот горький день она прогнала душевного человека.
Жизнь потекла по-прежнему.
Наталья наготовила сыну Энмины пеленок и, приводя в немалое смятение отца и мать, сама купала его.
«Что только не придумает эта Наталь!» — думала Энмина, глядя тревожными и счастливыми глазами на своего крепыша.
К весне обычно в поселениях становилось голодно. Летние запасы моржового мяса кончались, а нерпу не всегда добудешь. Старики, дети и женщины ловили удочками в прорубях бычков, охотники ставили сети на нерпу. Кое-кто еще, правда, постреливал во льдах, но патроны были на исходе.
Туго стало и в яранге Пеляйме. Винчестеры стояли без дела. Пеляйме не мог лишить Энмину свежего мяса, он поехал в бухту Строгую, отдал купцу едва не половину добытой пушнины и привез новый карабин с патронами и все, чего недоставало в яранге.
Теперь он не только возвращался с моря всегда с добычей, но и делился ею с соседями. Устюговы оказались его нахлебниками.
— Неладно эдак, Вася, — говорила мужу Наталья.
Устюгов и сам знал, что неладно. И хотя он, как и другие, каждый вечер опускал в проруби две — три сетки, утром они редко оказывались с добычей. Василий сплел еще пять сеток, но это мало что изменило.
— Купил бы и ты ружье, — донимала его жена. — Не жадничай, Вася. Срамота одна — на чужих хлебах жить.
Василий молчал, хмурился, но в бухту Строгую не ехал. Жалко ему было пушнины: не для того он погибал в тундре, чтобы теперь чуть не даром отдать ее купчишке.
Каждое утро Устюгов отправлялся к своим лункам во льду проверять сети, но все безуспешно. Вот и сегодня его сетка пустовала, а рядом, в чужую, попалась нерпа! «Как же так получается? — думал он. — Хорошо бы сплошную сеть поставить. Ни одна не ушла бы. Да как подо льдом-то поставишь?»
До вечера сидел Василий в пологе хмурый. Он все прикидывал: не прорубить ли во льду канаву шагов в тридцать и в нее опустить сплошную сеть? Однако он понимал, что в двухаршинной толще льда сделать это почти не под силу.
Ужинать Василий отказался и спать на полати не полез.
— Малость посижу, — сказал он Наталье.
Утром опять пошел проверять сетки. Все они оказались пустыми.
«Уж не забирает ли кто мою добычу?» — закралось у него сомнение. Следующую ночь Василий караулил сети, спрятавшись за торосом. К лункам никто не подходил. Но сети опять были пустыми…
Всходило солнце.
Вдруг Устюгов увидел огромного белого медведя. Зверь показался из-за тороса, сделал несколько неуклюжих скачков и сел. Сердце Василия зашлось, в глазах потемнело. Он был почти безоружен. Рука неуверенно легла на рукоятку небольшого ножа.
Между тем хозяин полярных льдов не замечал человека, хотя и смотрел, казалось, на него. Медведь был занят своим делом.
Оказывается, притаившись за торосом, он выжидал, пока нерпа отползла от лунки, и теперь, усевшись на это спасительное для морского зверя отверстие, наблюдал, как жалкое ластоногое животное металось по льду, лишенное возможности укрыться в море от опасности. В следующую минуту медведь уже разрывал лапами нерпу и пожирал ее. Насытившись, он не спеша удалился.
— Ах, вот как ты охотишься! — прошептал пораженный Василий.
На следующее утро, еще затемно, Устюгов вышел из яранги, прихватив с собой ремни, топор, пешню и багор.
Найдя примеченную еще накануне лунку, он подтащил к ней небольшую льдину, обвязав ее ремнем, а концы ремня унес за торосы. Потом уложил ремень вокруг лунки, присыпал снегом и спрятался.
Близился восход. Василий знал, что в это время ластоногие любят погреться на солнышке.
Ждать долго не пришлось. Вскоре в лунке показалась черная голова с оловянными глазами. Морской зверь осмотрелся и выполз. Не успел он еще как следует улечься, как рядом с ним что-то зашуршало, дернулось, поползло… Мгновенно нерпа оказалась у лунки, но отверстие уже было закрыто. Зверь заметался, бросился ползти по льду в надежде найти другую отдушину. Но охотник стоял уже рядом. Нерпа ощерила морду, показывая хищные зубы, зашевелила усами, готовая, казалось, броситься на человека. Ударом багра Василий пришиб ее.