Поиски счастья
Шрифт:
Обстоятельный разговор начался за завтраком.
— Ну, рассказывайте.
Простота и задушевность хозяев расположили к себе аляскинца. Как давно не был он среди своих!
— Рассказывать-то нечего, — снова помрачнел Устюгов. — Думал, тут правда есть, а гляжу — и здесь неладно.
— А вы не боитесь при мне осуждать власти?
— Нешто неправду говорю, что ли?
— В том-то и дело, Василий Игнатьевич, что за правду в России карают. Вот и меня сослали сюда как политического.
— Это как — политический?
— Против царя пошел.
— Царя? — Василий внимательно оглядел его.
Потом глаза его скользнули по книгам, лежащим на столе. Только имена Пушкина и Толстого были ему знакомы. Все другие книги совсем не такие, как у отца Савватия.
Кочнев молчал, ожидая, что Устюгов сам разговорится.
— Про такое не слыхал, — уклончиво сказал Василий.
— Ну, ну. Так что вам сказал уездный начальник?
— А кто, говорит, вас посылал туда? На Аляску, значит. Как пришли, так и уходите. Это не наша территория. Ступай, говорит, с богом!
— Так, так, — задумчиво проговорил Кочнев.
— Встречал я тут одного человека, — сказал Василий. — Богораз назвался. Так он сказывал про Амур-реку.
— Что? Вы знаете Владимира Германовича?
— Встречал.
— Я тоже знаю. Недавно он прислал мне письмо из Петербурга.
— А вот как добраться до того Амура, не сказал, — продолжал Устюгов.
— Вы допустили ошибку, — заметил Иван Лукьянович. — Вам не следовало говорить капитану парохода, что вы с Аляски.
Устюгову не понравилось, что и этот человек, который произвел на него такое хорошее впечатление, толкает его на обман. Кочнев заметил тень досады в его взгляде.
— Нет, нет, обманывать не надо, Просто умолчите.
Василий вздохнул. Ему казалось, что переплыви он пролив, отвяжись от этих противных янок — и попадет он сразу в справедливый мир…
Кочнев уже понял, что перед ним взрослый ребенок, которому стало невмоготу на Аляске, и теперь в поисках счастья он пришел в Россию. Однако о жизни в России этот взрослый ребенок не имел, по-видимому, ни малейшего представления.
Иван Лукьянович рассказал аляскинцу о том, как и чем живет Россия последние годы.
— Неужто царь велел стрелять в народ? — усомнился Устюгов.
— Больше тысячи безоружных рабочих было убито в это «кровавое воскресенье» и свыше двух тысяч ранено.
Впервые Василий услыхал о существовании РСДРП, о Ленине, о том, что недалек час всероссийского восстания, которое положит конец самодержавию.
«Так вон он какой царь… — думал Устюгов. — А дед еще говорит: «Ты мне царя не трожь, слышишь?!»
Через окно было видно, как солнце раззолотило бухту. Вид моря и разговор о вчерашней встрече с Клейстом заставили Василия перенестись мыслями в Михайловский редут. «Не забывайте про нас, горемычных», — вспомнился ему наказ поселенцев. И на сердце стало совсем тяжело.
— О чем вы задумались?
— Про Русскую Америку думаю, — рассеянно теребя бороду, отозвался Устюгов. — Ну, ладно, я доберусь До Амура, а как же они?
Ивану Лукьяновичу понравилась эта заботливость. Он снова с интересом взглянул на своего необычного гостя.
— А как живут там русские люди?
Василий рассказал.
— Да, трудно живут. Но должен вас огорчить: барон вам сказал правду — Аляска нами продана.
— Быть того не может, чтоб задарма такие земли отдали!..
— К сожалению, это так.
— Шли наши деды, искали праведную землю, — Устюгов покачал головой, а попали к янкам.
Кочнев оживился.
— О какой праведной земле вы толкуете? Нет ее, этой земли. И быть не может, пока угнетен человек.
— Как же жить тогда? Что делать? — совсем расстроился гость.
— Бороться. Бороться, Василий Игнатьевич, за счастье людей на земле!
Однако Устюгов не смог осмыслить эту работу для себя иначе, как надобность пробиваться на Амур, где живет сам генерал-губернатор, которому он расскажет всю правду о своих земляках.
— Вы теперь в России, и думать вам надобно о ней, а не об Аляске.
— Да ведь там нашенские, русские люди маются. Неладно эдак, Иван Лукьянович.
— Понимаю, дорогой, что неладно. Соседи-то у нас с вами неладные.
Кочнев смолк.
Устюгов глядел в окно, полный своих невеселых мыслей.
— Надо знать, — снова заговорил Иван Лукьянович, — в каком тяжелом положении находилась Россия, когда ей пришлось отступиться от своих владений в Новом Свете. Сейчас вам это трудно понять: ведь вам совсем, я вижу, незнакома русская история.
Иван Лукьянович рассказал ему о поражении царизма в Крымской войне, об ослаблении позиций на Черном море, о трудностях охраны Аляски, которыми могли и стремились воспользоваться морские державы, о финансовых затруднениях, принявших в те годы грозный характер.
— Впрочем, — заметил Кочнев, — ничтожная сумма, полученная за Аляску, не могла, конечно, сколько-нибудь заметно улучшить состояние финансов России. Дело не в этом, разумеется. Все обстояло гораздо сложнее. Царские дипломаты вели политику уступок в отношении заморских владений. А Соединенные Штаты воспользовались ослаблением России и продажностью царедворцев и купили Аляску — по пяти центов за гектар. На Тихом океане у России военного флота, как вам наверное известно, нет. К владениям России в Новом Свете русские корабли ходили из Петербурга кругосветным путем. При такой обстановке, вы понимаете, Аляске угрожало много всяких опасностей, она была слабо защищена, и охранять ее было нелегко. Русские владения могли просто захватить. Это нанесло бы ущерб царскому престолу, показало бы слабость России, ее неспособность защитить свои владения.
— А с чего это царь взял, что слабые мы? Без малого сто лет держались! — заметил Василий.
— Дело в том, что Америка не только понимала, насколько плохо защищена Аляска, но и молчаливо, тайно потворствовала разбою пиратов и бостонских китобоев, которые делали невыносимыми условия жизни в русских владениях, разоряли их. Это вы должны знать сами. Пираты и китобои вторгались в русские земли, в наши воды и творили много других беззаконий. Царские министры в конце концов уступили домогательствам Америки и оформили вынужденную уступку, как продажу. Вы понимаете теперь, почему такое богатство, как вы сказали, задарма отдали?