Поиски
Шрифт:
— Я бы все равно сбежал, — упрямо произнес он, — Давно хотел. Сразу после дня рождения. Но не думал, что так все получится. Вся жизнь в клетке. А это чертово замужество… это, как поменять одну клетку на другую. Ты выбросил меня, как использованную половую тряпку! — Лас сорвался на крик.
— Это не правда! — возразил отец, вскидывая на него умоляющие глаза.
— Лжешь! С глаз долой — из сердца вон! Пусть герцог заботиться об убогой! Да? А мы потом уроним скупую мужскую слезу на могилку любимой доченьки.
— Я старался сделать
— Лжешь! Ты делал все, чтоб тебе было хорошо! Отцовский долг исполнен — еще одна ненужная кукла для ненужной дочери!
— Ласти…
— Не смей меня так называть! — принц в сердцах топнул ногой.
— Ты прав. Я пытаюсь оправдаться, вместо того, чтобы понять и исправить, если это еще возможно. Помоги мне.
— Что? — уголки губ Ласайенты скривились.
— Понять, — Андерс шагнул к сыну и замер под его пренебрежительным взглядом.
— Я весь здесь, — с едким сарказмом ответил тот и крутанулся вокруг себя, разведя руки в сторону, потом с презрением посмотрел на отца и повернулся, чтобы уйти.
— Не уходи. Поговори со мной, — попросил князь.
— О чем? — с усмешкой полуобернулся сын.
— О чем хочешь. Я тебя совсем не знаю, как оказалось, — горько проговорил Андерс.
— Не хочу, — отрезал Ласайента и, обогнув Найири, сбежал по лестнице.
Рулевой с осуждением проводил его глазами. Слов он не понял, а вот тон — да, для этого перевода не понадобилось.
Санти постучал в дверь костяшками пальцев.
— Нет никого, — угрюмо отозвались с той стороны.
— Ласти, хватит дуться.
Да, так ему и ответили. Молчание у нас на вес золота. Сантилли привалился к двери спиной, засунув руки в карманы, и очень красочно представил, как провалится назад, если друг решит выйти к нему. Надо быть готовым на всякий случай. Он побарабанил в дверь пяткой, машинально огляделся вокруг и заметил рисунок на потолке.
— Так и умру под дверью, а через сто лет, — герцог продолжал внимательно изучать резной потолок, надо же, а они и не заметили такой красоты, — когда ты остынешь и раскаешься под грузом угрызений совести…. Кстати, а где она у тебя вообще? То найдешь здесь только мои хладные голые кости, потому что даже одежда истлеет.
Герцог на мгновение задумался. Или кости не могут быть хладными? Точно, труп хладный, но не важно. И он с еще большим воодушевлением продолжил:
— И тогда она, совесть то есть, будет тебя грызть день и ночь. Знаешь, так со вкусом. Чавк — чавк.
Сантилли, скрючив пальцы наподобие оскаленной морды, изобразил рукой, как совесть будет грызть плохого демона, сделав несколько выпадов в сторону коридора, потом повернул руку «пастью» к себе и показал ей страшные демонические зубки. Они с «совестью» поразглядывали друг друга, наклоняя головы то к одному плечу, то к другому. В это время Лас распахнул дверь и едва успел подхватить увлекшегося игрой Санти. Тот, не растерявшись, сделал вид, что его рука хочет покусать друга.
— Люблю жаркие объятия, — герцог обаятельно улыбнулся.
— Здесь не найдут твоих костей, — недовольно ответил Лас, отмахнувшись от руки, но друга продолжал поддерживать.
— Почему? — искренне огорчился ашурт, устраиваясь удобнее и хитро поглядывая на йёвалли.
— Я их сейчас выброшу, — Ласайента уже не мог обижаться на него, но марку надо было держать.
— А я не дамся. Из последних сил, — умирающим тоном прошептал Санти, закатывая глаза. И неожиданно серьезно посмотрел на друга, — Лас, хватит дуться.
— Правильно, на убогих обижаться грех, — проворчал тот, пытаясь не улыбнуться.
— Где ты видишь убогих? — нахмурился Санти.
— На ногах уже не стоишь, — принц приподнял брови и… отпустил ашурта.
Тот не ожидал такой подлости и ввалился в комнату спиной вперед, попытался удержаться на ногах, но зацепился за ковер и упал окончательно. Мгновенье смотрел снизу вверх на закрывающего дверь йёвалли, потом протянул ему руку. Ласайента машинально наклонился, чтобы помочь, но демон на то и демон, чтобы всюду и везде делать гадости. Ашурт резко дернул его на себя, еще и подвинулся, освобождая место для упавшего друга. Молодец, успел подставить руки.
Лас сел рядом и покосился на него.
— Ты думаешь, отцу было легко принять меня такого после плена? — спросил Сантилли, — Только у нас обратная ситуация. Это я его предал, а он меня простил и дал мне шанс. Ничего не сказал, не попрекнул, не укорил. Даже вида не подал.
— Ты никого не предавал. Ты был еще ребенком.
— Не понимаешь. Для ашурта — это рабство. Полная потеря себя и свободы. Если бы я сопротивлялся…. Но я почти смирился. Мне даже это нравилось, пока девочка… была там одна… из ийет… не спросила, как может гордый ашурт быть игрушкой? Мне тогда было шестнадцать, ей — двенадцать.
— А потом? — тихо спросил Лас.
— А потом было еще четырнадцать лет жизни рабом и побег.
— А девочка?
— Я ее выкрал и женился на ней.
Дальше принц побоялся спрашивать, он уже знал, что услышит.
— А сейчас мы будем думать, как вернуть твои мозги на место, — неожиданно закончил друг, — А ну, куда? Сидеть!
— Санти, мне надо подумать, — негромко проговорил Ласайента, не поднимая на друга глаз.
— Лет так сто? — иронично спросил ашурт.
Лас неопределенно пожал плечами.
Погода стояла на загляденье, и демоны почти все время проводили на палубе. Вся команда уже через два дня знала расписание тренировок молодежи и собиралась посмотреть, на безопасном расстоянии, конечно. Сначала матросы еще выходили на поединки, но быстро остыли. Некоторое время держался один самый упрямый, здоровенный детина, до сих пор слывший непобедимым и никак не желавший признавать своего поражение. Герцог быстро окрестил его про себя петушком, но вслух озвучивать не стал, во избежание несчастных случаев.