Пока мы лиц не обрели
Шрифт:
И тут ни с того ни с сего мне пришла в голову мысль.
– Бардия, - спросила я, - искусно ли царевич Эрган владеет мечом?
– Даже за этим столом найдется пара бойцов искуснее, моя Царица.
– Я полагаю, - продолжила я, - что царевичу смертельно не хотелось бы идальше слыть трусом?
– Надо думать.
– Тогда, если мы предложим ему оспорить голову Трунии в поединке, он нерешится на отказ?
Бардия задумался.
– Хм, - сказал он.
– О таком я слышал разве что в старых песнях. Но затеямне нравится. Пусть мы слабы, но лишняя война и царевичу ни к чему, пока он неуладил домашние дела. Клянусь богами, у него просто не будет другого выбора! Онне рискнет опозориться перед своими
– Мудрое решение, - сказал Лис.
– Если даже наш воин будет убит в поединкеи Трунию придется выдать, никто не сможет упрекнуть нас в том, что мы не пытались спасти ему жизнь. Мы сохраним доброе имя без страха ввязаться в войну.
– А если падет Эрган, - прибавил Бардия, - мы поможем взойти Трунии напрестол и обретем союзника. Все говорят, что у Трунии голова в порядке.
– Чтобы наш план сработал, друзья, - заключила я, - вызов Эргану долженпослать тот, кому отказать в поединке было бы особенным позором.
– Это слишком уж хитро, доченька, - покачал головой Лис.
– Мы рискуемпотерять Трунию и погубить того, кто вызовет Эргана на бой…
– Что у тебя на уме, Царица?
– спросил Бардия, теребя по привычке ус.
– Онне станет биться с рабом, если ты об этом.
– С рабом?
– сказала я.
– Нет, с женщиной.
Лис в изумлении посмотрел на меня. Я никогда не говорила ему о наших с Бардией занятиях: отчасти потому, что я вообще избегала упоминать имя Бардии в его присутствии. Учитель мог сказать, что Бардия - дурак и варвар, а мне было бы обидно это слышать (Бардия тоже называл за глаза Лиса "гречонком" и "словоблудом", но это почему-то меня так не задевало).
– С женщиной?
– сказал наконец Лис.
– Кто из нас сошел с ума, ты или я? Широкая улыбка озарила лицо Бардии. Но он быстро загасил ее и помотал головой.
– Я слишком хорошо играю в шахматы, чтобы жертвовать королевой по пустякам, - сказал он.
– Что с тобой, Бардия!
– воскликнула я, стараясь, чтобы мой голос звучал повозможности тверже.
– Неужто ты льстил мне, утверждая, что мечом я владею лучше Эргана?
– Отнюдь нет, и больше того - дойди до боя, я бы не колеблясь поставил натебя все деньги. Но, кроме умения, есть еще везение…
– А кроме везения - дерзание!
– Этого тебе не занимать, Царица.
– Никак не могу понять, о чем это вы говорите, - вмешался Лис.
– Царица хочет сама бросить вызов Эргану, Лис!
– сказал Бардия.
– И онаспособна на это. Я бился с ней не раз и могу поклясться, что боги еще не создали нимужчины, ни женщины, более искусных в ратном деле, чем наша Царица. О госпожа,почему они только не сделали тебя мужчиной! (Он сказал это от всей души и желаяпольстить мне, но для меня эти слова были как ушат холодной воды на голову.)
– Это чудовищно!
– возмутился Лис.
– Это против всех обычаев, против природы, в конце концов!
В таких вопросах мой учитель был истинным греком - он до сих пор считал варварским и оскорбляющим добрые нравы обычай гломских женщин ходить с непокрытым лицом. Как-то, еще в счастливые времена, я сказала Лису, что ему больше пристало бы зваться бабушкой, чем дедушкой. Именно поэтому я никогда не рассказывала старику про мои занятия с начальником стражи.
– Рука природы ошиблась, когда лепила мое лицо, - сказала я.
– Если в моихчертах нет ничего женского, почему бы мне не биться на мечах, подобно мужчине?
– Доченька, доченька!
– вздохнул Лис.
– Хотя бы из жалости ко мне выбросиэту ужасную мысль из головы! Сам по себе замысел уже неплох, разве твоя безумнаявыдумка сделает его лучше?
– Да, лучше, - ответила я.
– Неужто ты думаешь, что я по наивности полагаюотцовский трон своим? Бардия на моей стороне, Арном тоже. А народ? А старейшины? Они не знают меня, а я - их. Если бы жены Царя не умерли, у меня был бы поводпознакомиться хотя бы с женами и дочерьми важных людей. Но мой отец не позволял мне встречаться даже с ними, не говоря уж об их мужьях и отцах. Друзей у менянет. А этот поединок… он позволит мне завоевать их расположение. Им будет легчеснести женщину на гломском троне, если они будут знать, что она билась за Глом иодержала победу.
– Тут ты права, - подтвердил Бардия.
– Да они целый год только о тебе говорить и будут.
– Дитя, дитя!
– сказал Лис, чуть не плача.
– Речь идет о твоей жизни, разве тыэтого не понимаешь? Сперва я потерял свою родину и свободу, затем Психею и вотмогу потерять тебя. Неужели ты позволишь облететь последнему листку с моих старых ветвей?
Я понимала старика в самых тайных движениях сердца, потому что он умолял меня теми же словами, которыми в свое время я умоляла Психею. Слезы стояли в моих глазах - слезы жалости, больше к себе, чем к нему. Но я сдержала слезы.
– Решение принято, - сказала я.
– Никто из вас не может предложить ничеголучше. Известно ли вам, где сейчас отряды Эргана?
– У Красного брода, - отозвался Бардия.
– Тогда пошли к нему гонца. Пустошь между городом и берегом Шеннит будет местом поединка, который состоится через три дня. Условия таковы: если паду я, Труния будет выдан как незаконно вторгшийся в пределы страны. Если я убью царевича, Труния получит свободу и отправится куда ему заблагорассудится - в Фарсу ли, к своим сторонникам, или в какую другую сторону. И в том и в другом случае все чужеземцы должны покинуть Глом через два дня после поединка.
Бардия и Лис посмотрели на меня, но ничего не сказали.
– Я отправляюсь спать, - сказала я.
– Займись гонцом, Бардия, а потом идиспать и ты. Доброй ночи вам обоим.
По лицу Бардии я без слов поняла, что он повинуется. Я повернулась и вышла.
В одиночестве мне стало спокойно, как усталому путнику, наконец нашедшему приют после долгого дня в дороге под ветром и дождем. С тех пор как Арном сказал, что Царь умирает, прошло совсем немного времени, но я чувствовала, что во мне живет, говорит и действует уже другая женщина. Можешь назвать ее Царицей, но это была не Оруаль. (Интересно, знакомо ли это чувство всем властителям?) Теперь я снова превратилась в Оруаль и раздумывала над тем, что сделала Царица, не без некоторого удивления. Неужели она и вправду полагает, что ей по силам победить Эргана? Оруаль сомневалась. Она сомневалась даже в том, хватит ли ей смелости биться с ним. До сих пор я не билась заточенным мечом, и двигало мною в бою исключительно стремление порадовать моего учителя (а это было для меня немало). А вдруг в решающий миг, когда прозвучат трубы и будут обнажены мечи, смелость изменит мне? Все начнут смеяться надо мной; я уже представляла себе, как отведут глаза Лис и Бардия, я уже слышала, как они говорят: "А вот сестра ее бесстрашно позволила принести себя в жертву! Как странно, что она, такая слабая и хрупкая, оказалась сильнее, чем Оруаль!" И все увидят, что Психея превосходила меня во всем - не только в красоте и умении видеть невидимое, но и в силе духа и даже в обычной силе (я до сих пор помнила ее хватку, когда мы сцепились на Горе). "Психея?!
– гневно возражала я им.
– Да она меча в руках никогда не держала! Ей не доводилось делать никакой работы, беседовать о государственных делах… что она знала… девчонка… ребенок…"