Пока мы лиц не обрели
Шрифт:
Вскоре Бардия взялся обучать меня и верховой езде. Он говорил со мной, как с мужчиной, и это одновременно радовало и печалило меня.
Так все шло до Зимнего солнцеворота. В нашей стране это - большой праздник. На следующий день после него Царь, возвращаясь во дворец с пирушки у одного старейшины, поскользнулся на парадном крыльце. День был холодный, и ступеньки, которые мыли даже зимой, обледенели. Падая, он подвернул правую ногу и ударился об острую кромку ступени; когда слуги бросились к нему на помощь, он зарычал от боли и чуть было не укусил протянутую ему руку. Но в следующий миг он уже проклинал слуг за нерасторопность. Когда я подоспела к месту происшествия, я кивком приказала слугам поднять отца и отнести его в постель, что бы он ни говорил и ни вытворял. Это было сделано, хотя и не без труда, после чего пришел цирюльник и определил перелом бедра; впрочем, мы сразу так и подумали. "Мне это не вправить, госпожа, - шепнул цирюльник, - даже если он меня подпустит". Мы послали гонца в Дом Унгит за Вторым Жрецом, который слыл способным костоправом. Пока его ждали, Царь успел влить в себя такое количество крепкого вина, от которого обычный человек тут же умер бы. Когда прибыл Второй Жрец и принялся за сломанную ногу, Царь начал рычать и биться, как дикий зверь, и попытался выхватить кинжал. Тогда я кивнула Бардии, и шесть стражников навалились на Царя, чтобы тот не бился. В перерывах между стонами и звериным рычанием Царь выкрикивал, показывая на меня глазами:
– Уберите отсюда эту! Эту, с платком! Она хочет меня замучить. Я знаю ее, знаю.
Той ночью он не спал и на следующую ночь тоже. Кроме боли в ноге, ему не давал заснуть жуткий, разрывающий грудь кашель. Кроме того, Батта, пока мы не видели, щедро подносила ему вино. Сама я старалась держаться подальше от царской опочивальни, потому что мне было противно смотреть на пьяного старика, который все время твердил, что знает, кто я такая, хоть я и занавесила лицо платком.
– Хозяин, - уверял его Лис, - это твоя дочь, царевна Оруаль.
– Э-э, это она так говорит, - бормотал Царь, - а я-то лучше знаю! Это она поночам прижигает мне ногу каленым железом! Я знаю, кто она такая… Эй! Стража!Бардия! Уведите ее отсюда!
На третью ночь я, Бардия, Лис и Второй Жрец стояли под дверьми опочивальни и переговаривались шепотом. Имя Второго Жреца было Арном; это был черноволосый молодой человек моего возраста, безбородый, как евнух, но евнухом он не был (хотя в Доме Унгит евнухи и были, до жреческого служения допускались только полноценные мужчины).
– Похоже, - сказал Арном, - что Царь умрет.
Вот оно, подумалось мне. В Гломе будет новая власть, и я отправлюсь в изгнание, чтобы разделить с Психеей ее участь.
– И я того же мнения, - откликнулся Лис.
– И ждать этого недолго. Впереди- немалые заботы.
– Большие, чем ты полагаешь, Лисиас, - сказал Арном (я в первый раз услышала, чтобы Лиса назвали его подлинным именем).
– В Доме Унгит тоже есть умирающий.
– Что это значит, Арном?
– спросил Бардия.
– Жрец при смерти. Если я что-то смыслю в искусстве врачевания, он протянетне более пяти дней.
– Ты будешь вместо него?
– спросил Бардия. Арном утвердительно кивнул.
– Если на то будет воля Царя, - прибавил Лис.Таков был обычай Глома.
– В такое время необходимо, - сказал Бардия, - чтобы Дом Царя и Дом Унгит ладили между собой. Иначе найдутся люди, которые захотят погреть на этом руки.
– Да, - согласился Арном.
– Никто не решится выступить против обоих домов сразу.
– Нам повезло, - сказал Бардия, - что Царица и Унгит ладят друг с другом.
– Царица?
– спросил Арном.
– Царица, - в один голос сказали Бардия и Лис.
– Ах, если бы царевна была замужем, - вздохнул Арном, отвесив мне любезный поклон.
– Ведь женщина не может вести в бой войско Глома.
– Наша Царица может, - сказал Бардия и так угрожающе выдвинул впереднижнюю челюсть, словно он сам был этим войском. Я почувствовала на себе пристальный взгляд Арнома и поняла, что в моем платке куда больше пользы, чем в самой дивной красоте.
– Между Домом Царя и Домом Унгит доброе согласие во всем, кроме Полян.Если бы не болезнь Жреца и несчастье с Царем, мы бы вернулись к разговору о Полянах.
Я знала, о чем шла речь. Поляны были спорным угодьем, из-за которого возникали раздоры между храмом и дворцом с тех пор, как я помню себя. Я всегда держалась того мнения, что Поляны должны принадлежать Унгит (вовсе, как ты понимаешь, читатель, не из любви к богине), поскольку эти владения облегчили бы храму расходы на жертвенных животных. Кроме того, мне казалось, что жрецы, разбогатев, будут меньше брать с простых людей за совершение обрядов.
– Царь еще жив, - заговорила я, и присутствующие вздрогнули, услышав мойголос.
– Но поскольку он тяжко болен, от его имени буду говорить я. Он желаетпередать Поляны Унгит на вечные времена и скрепить договор в камне, но при одном условии.
Бардия и Лис изумленно посмотрели на меня, но Арном живо спросил:
– При каком условии, госпожа?
– При условии, что стражи Унгит отныне перейдут в подчинение главы дворцовой стражи, которого назначит Царь или его наследник.
– А платить им содержание будет тоже Царь… или его наследник?
– с быстротой молнии отозвался Арном.
Об этом я не подумала, но посчитала, что скорый ответ в этом случае лучше мудрого, и сказала:
– В соответствии с часами службы в Доме Унгит и во дворце.
– Ты предлагаешь - то есть Царь предлагает - тяжелую сделку, - сказал жрец.Но я знала, что деваться ему некуда, потому что хорошая земля важнее для храма,чем воины. И Арном прекрасно понимал, что без поддержки дворца его не утвердятВерховным Жрецом. Тут Царь застонал и заметался в постели, и Арном поспешил кнему.
– Отлично, доченька!
– прошептал Лис.
– Да здравствует Царица!
– отозвался Бардия, и они последовали за Арномом.Я вышла в большую залу; она была пуста, в очаге едва теплился огонь. Это было одно из тех странных мгновений, которыми так полна моя жизнь. Я стала Царицей, но на душе у меня было все так же горько. Может быть, эта перемена в моей жизни если и не скует темные воды в глубинах моего сердца, то хотя бы укрепит ту плотину, которую я выстроила, чтобы удержать их? Затем меня посетила совсем иная мысль - я впервые подумала о том, что мой отец скоро умрет. У меня закружилась голова. Мир словно распахнулся передо мной, и я увидела огромное синее небо, более не омраченное этой назойливой тучей. Свобода! Я глубоко и сладко - как никогда в жизни - вздохнула. От этого чуть было не прошла даже душевная горечь.
Но она не прошла. Было поздно, и почти все в доме спали. Мне показалось, что вдалеке кто-то плачет. Плакала женщина, и я поневоле прислушалась. Плач, судя по всему, доносился снаружи. В то же мгновение мысли о троне, о моем отце, об интригах храма покинули меня. В безумной надежде я кинулась в другой конец залы и отворила маленькую дверцу, которая вела в проход между молочным двором и казармами. Луна сияла ярко, но было ветрено, вопреки моим ожиданиям. Плача сперва не было слышно, но вскоре он раздался вновь.