Пока не погаснут звезды

Цыпленкова Юлия

– Я не знал, что это ты, - Егор одарил меня хмурым взглядом. – Понял на лайнере. Твоя походка, характерные жесты. Голос… Чуть повторно не поседел.

Он усмехнулся, а я с силой ударила ладонями по столу.

– Наниматель указал, значит, знал, кого вызвали с Геи для выполнения задания. Вывод сделать несложно. Если Аривея сама выбирает агента, значит, он уже не тайный. Империи не нужен раскрытый агент, он слишком много знает. И если я еще не приговорена, то до этого осталось немного. Пойти на сговор с вами, значит, ускорить собственную ликвидацию. Это ты тоже не мог не понимать. И не будь в моей голове этой дряни, я бы ни за то не согласилась на сотрудничество, и что тогда?

Угрозы, шантаж, устранение в момент получения сыворотки от Лаитерро? Вам плевать было на мою участь. Вас интересовала ваша миссия, а не я. Или ты собирался оставить меня у себя под боком? Что-то я сильно сомневаюсь, Птенчик. Какова была твоя задача? Использовать, ожидая, пока я выхватываю угли из огня, оставшись один на один с Лаитерро, а потом с глаз долой. Так чем вы лучше меня? Тем, что вы, как бы, семья? А я одиночка? Вы – команда, а я сама борюсь за себя? Вот и вся разница между нами. И не надо стонать о том, что каждый член группы ценен. Я знаю это, потому что я себе группа, я собственная ценность. И я буду зубами цепляться за возможность еще хоть немного пожить моей поганой, но, черт тебя дери, обалденно интересной жизнью, хотя бы один лишний день! А теперь катись к черту, Ястреб! Иди, утирай сопли своим громилам, ты же их заботливый папочка. Убирайся!

Брато порывисто встал со стула, приблизился в два широких шагах и навис сверху буравя взглядом. Что он хотел сказать, я так и не узнала, потому что наемник снова расслабился, и непонятное выражение в глазах сменила прежняя насмешка. Егор шагнул назад, присел на край стола и скрестил руки на груди.

– Ты ведь еще помнишь, чей это корабль? – полюбопытствовал он. – Ты не можешь прогнать меня, и сама не можешь уйти. Ты привязала себя ко мне и моим парням. Мы зависим от тебя в меньшей степени, чем ты от нас.

– Да что ты? – я усмехнулась и прошла к койке, увеличивая между нами расстояние. – Если я свалю на первой же стоянке, нанимателю вам даже предъявить будет нечего. Провальные операции не прощаются даже свободным охотникам за удачей.

– Но и защитить тебя уже никто не сможет. Пока ты под нашим прикрытием, у тебя есть еще хоть какой-то шанс. Это уже не тот случай, Лисеныш, когда ты сможешь выжить в одиночку. Это даже не джунгли Стронна.

Я вскинула на него глаза. Вновь зарождавшееся раздражение угасло. Мы с полминуты мерились взглядами, и меня вдруг осенило:

– Ты подслушивал! Птенчик, ты торчал под дверью и слушал!

– Бред, - с достоинством истинного лицемера отмахнулся Брато.

– Подслушивал!

Я откинулась на спину и расхохоталась. Егор что-то досадливо пробурчал и вдруг гаркнул:

– Хватит! – вновь усевшись, я с нескрываемой иронией наблюдала за каменной физиономией своего бывшего. И он снова соврал: - У меня тут прослушка. Везде.

– Ты лжец, Птенчик, - губы сами собой расплылись в ухмылке. – Я тоже помню твои характерные жесты. Так вот когда ты врешь, ты дергаешь себя за мочку уха. И сколько угодно можешь делать страшные глаза и задирать подбородок, но ты стоял под дверью и подслушивал.

Брато отдернул от уха пальцы, намявшие мочку до красного цвета, порывисто поднялся на ноги и устремился к выходу под мой заливистый хохот.

– Пернатый банан, ты забыл свой чемодан! – крикнула я ему вслед.

– Это не банан, - рявкнул наемник, также стремительно возвращаясь в каюту и хватая чемоданчик. – Это – ястреб!

– Так я же и не спорю. Хочешь назвать банан ястребом, называй, - фыркнула я и снова рассмеялась, откидываясь на спину, когда за Брато захлопнулась дверь.

Еще посмеиваясь, я лежала, закинув за голову руки, и смотрела в черноту за иллюминатором. Подслушивал… Надо же. Уходил

с таким апломбом, а остался стоять за дверями и слушал наш разговор с Терри.

– Весеннее утро, - вдруг прошептала я, и смешок застрял в горле. «Я выбрал цвет твоих глаз». Я перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. – Не буду думать об этом, не буду…

Флайдер останавливается перед воротами академии. Мы почти не прячемся последнее время. Я уходила открыто, открыто и возвращаюсь. Отец занят подготовкой к совместным учениям с Академией воздушных и наземных сил. Дома говорили об этих учениях, и Егор тоже мне рассказывал. Он должен вести звено истребителей. Мой парень светился, как полуденное солнце, когда говорил об этом. Его успехи замечают, и даже ректор перестает давить на него. Приглядывается, наблюдает, скупо хвалит, если курсант Брато заслуживает этого. И надзор за мной становится мягче.

Папа ничего не говорит, но мама намекает, что генерал недавно признался, что в пареньке со странными глазами есть потенциал, сила воли и твердость характера. Папа ценит эти качества. Выслушав маму, я начинаю подозревать, что он испытывал Егора на прочность, и проверку мой парень прошел. Впрочем, я не радуюсь раньше времени. Генерал Романов редко открывает свои мысли и намерения. Но лучше так, чем холодная война, не приносившая ничего, кроме тихой злости и разочарований.

Егор разворачивается ко мне, обнимает лицо ладонями и молча смотрит. Я прикрываю глаза, но он просит:

– Не закрывай. – Он часто говорит, что в моих глазах живет весна. Ему нравится цвет моих глаз, он говорит, что это цвет его счастья… - Дай еще полюбуюсь немного.

Эти слова отзываются тревогой, и я обхватываю пальцами запястья мужских рук:

– Ты обещал постоянно быть на связи, - с жаром напоминаю я.

– И я это помню, - серьезно отвечает Егор. – Не волнуйся, хорошо?

– Я постараюсь…

– Обещай, - велит мой парень.

Я мотаю головой. Не могу обещать, потому что знаю, что буду волноваться до тех пор, пока он не вернется в академию. Буду трястись, нервничать, наверное, сгрызу ногти под корень. Я смотрю на него и понимаю, что не хочу его отпускать. Не хочу до такой степени, что готова разрыдаться прямо здесь и сейчас. Повиснуть у него на шее и умолять никуда не ходить. Боюсь за него, боюсь тех людей, с которыми едет навстречу Егор. Не верю им, не верю Брато, когда он уверяет, что ничего страшного с ним произойти не может. Вглядываюсь в его глаза и бросаюсь на шею, сжимаю так, что он смеется и произносит сипло:

– Ты меня задушишь, Лисеныш!

– Задушу, - всхлипываю я. – Зато ты останешься со мной и уже никуда и никогда не уйдешь.

– Я скоро вернусь, - Егор гладит меня по спине, по волосам, пытается отодвинуться и заглянуть в глаза. – Всё будет хорошо, правда.

– Если с тобой что-нибудь случится, я умру. Клянусь тебе, Егор! Умру и всё.

– Теперь со мной точно ничего не случится, - он прижимает мою голову к своему плечу. – Не хочу, чтобы ты умирала. Хочу, чтобы жила.

– С тобой, - слезы все-таки текут из моих глаз, и нет силы, чтобы удержать их.

– Со мной, - отвечает мой парень. – Ты только для меня.

– А ты для меня. Мы всегда будем вместе. Всегда-всегда. Всем назло, - мой голос звучит совсем жалобно.

– Люблю тебя, - совсем тихо говорит Брато.

– А я тебя…

Вскидываю на него глаза, но тут же закрываю их, потому что мои губы оказываются в плену губ курсанта космической академии. Он целует меня с таким остервенением, что дыхание подводит меня. Поцелуй кружит голову, но его отчаянность отзывается неприятным холодком внизу живота.