Пока не погаснут звезды
Шрифт:
Через некоторое время я уже ориентируюсь в цвете хвоста аэрокарта Егора. Оно золотистое, как и корпус его машины. Вот теперь мне совсем не нужно табло, чтобы понять, где сейчас находится мой мужчина.
– Через угольное ушко пролезет! – вдруг восклицает механик и хохочет.
Я начинаю понимать, о чем он говорит, следя за коричневато-золотистым следом. Траектория полета Егора меняется так часто, что в глазах начинает рябить от попытки смотреть, не отрываясь. Он проходит между двумя близко летящими машинами, ныряет вниз и взлетает перед самым их носом, тут же взмывает вверх,
– Сколько еще? – нервно спрашиваю я.
– Еще три круга, - отвечает механик. – Уже скоро. Сейчас все поднажмут, вот тогда и начнется месиво.
– Месиво? – вскрикиваю я.
– Угу, - мычит мужчина, вновь переключая внимание на табло.
У меня перехватывает дыхание, сердце уже давно сбилось с ритма и бьет в груди рваными скачками, кровь стучит в висках, кажется, я до крови прокусила губу, когда Егор ринулся к земле, вновь ввинчиваясь в небольшое пространство. Мне показалось, он врежется в полотно аэродрома, но его аэрокарт вывернулся и помчался, почти касаясь брюхом земли. Жутко! Жутко и волнительно. А еще дико хочется задушить наглого лжеца, уверившего меня в своей безопасности.
И желание это взлетает до небес, когда сталкиваются разом три машины. Две взрываются, третья кубарем летит на землю. И самое паршивое, что Егор в это момент оказывается под несущимся на него сверху покореженным аэрокартом. Я вскрикиваю и закрываю глаза руками. Даже механик издает невнятное восклицание и до боли сжимает мое плечо.
– Успеет, - отрывисто говорит мужчина. Затем трясет меня и говорит. – На табло смотри.
Я раздвигаю пальцы и выглядываю. Там, в замедленном повторе, мчит десятка, на нее падает пятый номер, доля секунды, и аэрокарт Брато резко берет вправо, поднимаясь на ребро. Пятый грохается на землю, и машина Егора взлетает над ним, выворачиваясь брюхом кверху, перекатывается и, выровнявшись, вновь рвется вперед.
– Твою ж мать, - произносит механик, стирая пот со лба. – Вот она Академия. Выучка и реакция. Понятное дело.
Я гулко сглатываю и откидываюсь назад, упираясь спиной в свою няньку. Мне нехорошо. Перед глазами пелена, в ушах вата. И если бы механик меня не подержал, наверное, я все-таки свалилась бы на крышу ангара.
– Почему – Ястреб? – задаю я совершенно нелогичный сейчас вопрос.
– Так вот поэтому, - усмехается мужчина. – Быстрый, безрассудный, увлекается гонкой. И глаза.
– Что глаза?
– Сейчас увидишь, - хмыкает механик. – Бешеные будут, багровые.
Последний круг окончательно превращается в ад. Пилоты уже не просто пытаются обойти друг друга, это смесь мастерства и подлости. Рискуют, подставляются сами, подставляют соперников. Еще одна машина с номером три летит вниз. В нее врезались, отбросив на следующую, но та сумела уйти от столкновения, лишь бортанув подбитый аэрокарт. Третий номер пролетел дальше, едва не прихватив с собой
Предыдущих трех пилотов унесли с аэродрома. Они были живы, но ранены, и насколько тяжело, оставалось только гадать. Пока оставшиеся аэрокарты неслись к финишу, подоспела помощь к пилоту из машины под номером три.
– Переломало, - вздохнул механик. – Бывает.
Бывает… Я стараюсь сейчас не думать о его словах. Слежу за своим Ястребом, он уверенно рвется к финишу. Его догнал шестой номер, и теперь борьба завязалась между ними.
– Дробила никак не успокоится, - усмехнулся кто-то за нашими спинами.
– Дробила? – я оборачиваюсь к своей няньке.
– Прозвище пилота, - поясняет он. – Ястреб его пару месяцев назад обошел. Да так забавно получилось. Дробила уже на финише был, вкус победы и денег чувствовал, а тут Ястреб прямо с неба перед ним ныряет. Дробилу закрутило, а наш скорость скинул и за черту. Вот, теперь успокоиться не может. Бодаются всё время. На позапрошлых гонках у Дробилы карт еще на старте заглох. До этого подбили. Как-то Егор не появился. Сегодня наверстывает.
Шестой теснит десятку, все ближе сдвигая к ограждению.
– Что творит, - бурчит механик.
Даже мне понятно, что некий Дробила пытается размазать Брато по стене.
– Ястребу вверх надо, - слышен снова голос из-за спины. – По верху.
– Черта с два он уступит, - ворчит моя нянька. – Упрямый же.
– Только вверх.
– Не успеет уже вверх.
– Быстрый у них на хвосте, сейчас сверху перекроет. Закроют в коробку.
Десятый и шестой догоняет еще один аэрокарт. Он идет сверху и, кажется, намерен воспользоваться борьбой двух лидеров, пройдя над ними. Ситуация безвыходная, это становится понятно и мне. Егору остается отстать или врезаться в стену.
– Ой, мамочки, - подвываю я, подглядывая над сжатыми кулаками, которые успела прижать к лицу. – Мамочки-и-и…
И когда до стены остается совсем немного, десятка вновь становится на ребро, шаркнув по каменному заграждению. Из-под днища летят искры, и пестрый аэрокарт выворачивает, пролетая кверху брюхом над тем, кто летел над ним и шестым, повторяя маневр, когда уходил от падающей сверху машины. Тот, кто мчал сверху, шарахается вниз, падая на крышу шестерки, и десятка, перевалившись на другой бок, вырывается вперед, обойдя соперников.
– Ястреб! Чтоб его… Твою мать, Ястреб! – бессвязно выкрикивает механик, хватаясь за голову. – Охренеть! Да чтоб…
– О-ох, - протяжно выдыхаю я, все-таки оседая на крышу ангара, закрываю лицо ладонями, и плечи мои начинают трястись от истерического хохота.
Рев трибун оглушил. Он перекрыл даже голос, объявивший победу десятки. А на табло вновь парил ястреб, и в небо били яркие всполохи. Шестой так и доехал до финиша со вторым аэрокартом на крыше. Остальные подлетали, уже заранее снизив скорость. А я сидела на крыше ангара и смотрела, как поднимается дверь, и из аэрокарта вылезает Егор. Как он снимает шлем и вскидывает руки кверху под крики и свист трибун. Мой Ястреб, мой мужчина. Мой победитель…