Пока не погаснут звезды
Шрифт:
– Егор, - я знаю, что сам он мне ничего не расскажет, поэтому решаю сознаться в том, что подсушивала, - у тебя неприятности?
– С чего ты взяла?
– его смех звучит неестественно громко. – Глупости, Лисеныш. Ты со мной, а значит, у меня всё замечательно.
Я отступаю на шаг и мотаю головой.
– Не ври, - выходит истерично и резко. – Я слышала твой разговор. Тебе угрожают? Не хотят отпускать с гонок?
Улыбка сходит с лица Егора, радужка вновь краснеет. Я вижу, как желваки начинают ходить на скулах, но взгляд моего парня упрям, он не хочет обсуждать это со мной.
– Давай ты не будешь лезть в
– Буду! – восклицаю я, сверля его не менее упрямым взглядом. – Буду лезть! Если я не буду лезть, я не узнаю, что происходит в твоей жизни!
– Это не та сторона моей жизни, которую мне хочется с тобой обсуждать, - резко отвечает он.
– Но это же твоя жизнь, Егор! – выкрикиваю я, чувствуя, как подступают слезы. – Твоя жизнь – это и моя жизнь тоже. Не молчи, пожалуйста, - я подхожу к нему, беру за руку, заглядываю в глаза, но Брато отводит взгляд, упорно не желая отвечать. И тогда я выпаливаю то, чего боюсь больше всего в жизни: - Если ты не расскажешь мне, я уйду, слышишь?! Уйду и уже никогда не вернусь! Если ты не доверяешь мне…
– Может, сейчас это и к лучшему, - вдруг говорит Егор, и мир рушится вокруг меня.
– Ты… ты готов со мной расстаться? – шепотом спрашиваю я.
– Нам лучше не видеться какое-то время, - отвечает он, становясь холодным, чужим, далеким. – Потом…
– Не будет никакого потом! – вот теперь я плачу. Сжимаю кулаки, чтобы взять себя в руки, но не получается, и я выкрикиваю: – Никогда больше не подходи ко мне, Егор Брато! Если тебе твои тайны важней меня, значит, ты всё это время лгал мне. Ненавижу тебя!
– Ильса…
Он зовет меня, но все-таки не останавливает. Я прячусь в сквере, ожидая, что сейчас он появится, жду вызова по сендеру, но Егор молчит. Меня никто не ищет, никто не пытается вернуть. Он просто отпустил меня. И я ушла. Ушла, чтобы провалится в непрекращающийся кошмар, мучавший меня по ночам, не исчезавший ночью. Я грызу себя за то, что выкрикнула Егору. Ругаю последними словами.
С родителями отношения становятся совсем напряженными. Отцу я стараюсь не попадаться на глаза, и когда узнаю, что он уезжает на несколько дней, облегченно выдыхаю. Как бы там ни было, но я не хочу, чтобы он отыгрался за мое состояние на Егоре. Мама ни о чем меня не спрашивает, но пытается расшевелить. Таскает за собой, но я только начинаю злиться и срываюсь на нее. Дня через три она оставляет меня в покое. Я оказываюсь предоставлена самой себе. И теперь слоняюсь, как тень, то подолгу просиживая под старым дубом, то на берегу реки. Всё жду, что Егор появится, что хотя бы напишет сообщение, но он по-прежнему молчит, и от полноценной истерики и попытки сотворить с собой что-то очень плохое, меня отделяют лишь успокоительные капли, которые мама незаметно капает мне в чай. Больше их добавить некуда, я почти не ем.
На седьмой день моего коматоза я снова оказываюсь под нашим дубом. И первое, что бросается мне в глаза – это лист обычной бумаги, на котором нарисована птица. Я больше догадываюсь, чем узнаю в странном схематичном создании ястреба. Под изображением птицы нарисована стрелка и написано одно слово - иди. Мое сердце пропускает удар, а потом пускается в бешеный галоп. Я опираюсь на дерево и несколько минут восстанавливаю дыхание, потому что спазм, подступивший к горлу, душит, не позволяя вздохнуть полной грудью.
А потом я срываюсь на бег и почти пробегаю
– Лисеныш, я не смог. Мне без тебя плохо.
– Дурак, - всхлипываю я.
Он кивает и опускает голову. Я некоторое время стою, не зная, что мне делать. Хочу броситься ему на шею, а еще хочу вытрясти из него душу, и послать ко всем чертям тоже хочу. Во мне бушует такой ураган чувств, что я едва не взрываюсь от него, но бессильно опускаюсь на колени напротив и просто реву, избавляясь от всего, что накопилось внутри за эту черную неделю безысходности.
Егор первым подходит ко мне, подхватывает под руки и ставит на ноги. Он стирает мокрые дорожки с моего лица, что-то говорит, а я захлебываюсь слезами, судорожно всхлипываю, но вцепилась ему в плечи так сильно, что убрать мои пальцы, кажется, можно только отрезав их. Я мотаю головой и выдавливаю:
– Не отпущу…
– Я больше не уйду, - отвечает Егор, обхватив мое лицо ладонями и заставляя посмотреть на себя. – И тайн у меня от тебя больше не будет.
– Мы больше не поссоримся, - уверенно киваю я.
– Никогда в жизни, - также уверено говорит Брато…
– Да лучше бы ты хранил свои тайны, - прошептала я, приседая рядом с нарисованным ястребом. – Лучше бы хранил. Я тогда согласилась бы на что угодно, лишь бы ты был рядом, Егор Брато.
Тряхнув головой, я просунула пальцы в маленькую расщелину и нащупала уголок чего-то плоского и твердого. Ухватив за уголок, я вытащила прямоугольничек прозрачного пластика. Повертела его в руках и негромко хохотнула, сообразив, что это. Древний текстовый переговорник, которым не пользуются лет сто! Где его добыл Брато? Уму непостижимо. Но стоит заметить, что решение проблемы идеально. У этого текстовика совершенно другой принцип работы, в отличие от сендера.
– Рабочий хоть? – с сомнением спросила я саму себя, вертя его в руках.
«Рабочий», - тут же проступили буквы на поверхности переговорника. – «Привет, детка».
– Набор голосом, насколько я помню? – негромко спросила я.
«Ты необычайно прозорлива».
– Иди к черту, Брато, - усмехнулась я.
«Я провел у него в гостях восемь запоминающихся месяцев. Не понравилось».
– До связи, - буркнула я, почувствовав укол раздражения.
«Береги хвост, Лиса».
– Не обломай крылья, Ястреб, - снова усмехнулась я, сжала в ладони переговорник и полетела вниз, в воду.
Уже выбираясь из бассейна, я застыла, осознавая, что переговорник улавливает все, что я произношу. Выходит, Брато слышал и мои неосторожные слова, вызванные воспоминаниями? Хотя я ведь их прошептала… Так, нужно, вспомнить принцип работы этого устройства. Не может он улавливать всё, что произнесено рядом с ним, иначе его бы просто не использовали. Точно, сенсорная активация. Пока держишь в руке, он работает. Ну, тогда никто ничего не слышал, если, конечно, умник Брато, или кто-то из команды не поработал над текстовиком.