Пока Париж спал
Шрифт:
– Allez! Allez! – Смотрительница ворвалась в раздевалку. Она посмотрела на мое отражение в зеркале, а я посмотрела на ее. Это создавало приятную дистанцию между нами.
– Некогда любоваться собой, – холодно произнесла она, – есть работа, которую надо делать.
– Простите, – пробормотала я, забирая швабру и ведро у нее из рук.
Глава 10
Жан-Люк
Париж, 3 апреля 1994 года
– Ruhig zu halten!
Жан-Люку
Его сердце бешено застучало, когда он все вспомнил. Брюннер, орущий за его спиной. Лом. Блеск металла перед глазами за секунду до того, как он ударил его по лицу, потом удар по ноге. Кто-то бил его? Поняли ли они, что он делал? Как они могли догадаться? Они не могли понять, что он пытался повредить пути. Или могли? Боже, а что, если и правда?
Серебристый блеск какого-то металлического предмета привлек его взгляд, когда он посмотрел на люминесцентную лампу. Предмет приближался к его лицу. Он выплюнул кусок кожи и закричал.
– Ruhig zu halten! – снова крикнул кто-то. – Halte ihn fest!
У него закружилась голова. Появились расплывчатые лица, их сменил ослепляющий белый свет. Запах хлорки и дезинфицирующего средства стоял у него в горле, провоцируя рвотные позывы. Все немецкие слова исчезли из его пульсирующей от боли головы.
– Пожалуйста, – умолял он, – хватит, хватит. Я говорю вам…
– Es ist aus. Вот и все.
Все? Они закончили с ним. Он гадал, что успел им сказать. Он знал, что бормотал что-то, плакал, умолял. Его глаза были влажными, а во рту пересохло. Боль в одной стороне лица была острой, будто туда вонзался острый нож, а боль в ноге заставляла его дрожать. Внезапно ему стало очень холодно. Сильная дрожь охватила все тело. Вот бы кто-нибудь накрыл его одеялом.
Кто-то сжал его плечи и потянул вверх, будто пытаясь посадить. Он хотел поднять голову, но его били судороги, и он не мог контролировать свои движения. Он почувствовал руку на затылке. Стакан с водой, прижатый к губам. Жан-Люк сделал глоток и понял, что кто-то положил три таблетки ему в ладонь. Он смотрел, как они то появлялись, то исчезали в его дрожащей руке. Они были белые, но он понятия не имел, что это.
– Болеутоляющие, – произнес голос с немецким акцентом.
Он проглотил все три, запил водой и закрыл глаза, тяжело выдыхая от боли и молясь, чтобы таблетки скорее подействовали.
Нога! Что случилось с его ногой? Он попытался привстать, чтобы посмотреть на ногу.
– Nein! Нет! – Рука толкнула его обратно на кровать.
Он был на какой-то штуке на колесах. Чувствовал, как его куда-то везут. Он положил голову обратно на подушку и стал смотреть на белый потолок, пытаясь заглушить боль. Смесь из стонов, разговоров и криков, даже отдельных смешков. Иногда ему удавалось уловить целую фразу на французском, потом ее прерывал немецкий и он снова терялся. Где он, черт возьми, находился?
Пока его куда-то везли, он смотрел по сторонам своим затуманенным взглядом. Ему удалось различить ряды белых коек. Слава богу! Должно быть, он в госпитале!
Его не допрашивали. Его лечили.
Боль начала отступать. Голова закружилась. Он позволил себе провалиться в забытье.
Проснувшись, он почувствовал слабость, щека и нога все еще пульсировали от боли. Он поднес руку к лицу и почувствовал, что оно забинтовано. Боже, что он сотворил с собой?
Его живот громко заурчал. Он попытался вспомнить, когда ел в последний раз. Он поднялся в полулежачее положение и посмотрел вокруг. Медсестры в белой форме суетливо перемещались туда-сюда по центральному проходу с термометрами в руках.
– Wilkommen, – услышал он немецкую речь с кровати рядом с ним.
Он повернулся и посмотрел на говорящего,
– Bonjour.
– Ты француз. Как тебя зовут?
– Бошам.
– И что же с тобой стряслось?
– Несчастный случай на железной дороге.
– Ну, теперь ты сможешь показать своим детям чудесный шрам.
– У меня нет детей.
Бош засмеялся.
– Я имел в виду будущих детей. Кстати, я солдат Кляйнхарт. Рад знакомству. Получил пулю в ногу – стреляли два чокнутых террориста.
– Мне жаль. – Что еще я мог ответить?
– Ничего. Их уже поймали и с ними разобрались.
Жан-Люк закрыл глаза, пытаясь отогнать от себя образ двух мужчин, которых пытают. Он не мог выдержать еще больше боли.
Он открыл глаза. Кляйнхарт выжидающе на него смотрел. Он должен был что-то ответить. Неподходящий момент, чтобы строить из себя героя.
– Да, их следует проучить.
– Точно, – Кляйнхарт откинулся обратно на подушку, – страх всегда работает. Удивительно, как быстро люди учатся, если учить их с помощью страха.
Одно это слово заставило внутренности Жан-Люка сжаться. Он постарался не думать о том, что они могут с ним сделать, и просто не мог не посмотреть на свои ноги, чтобы убедиться, что они все еще на месте.
Пришла медсестра, в руке она встряхивала термометр.
– Guten Morgen, Krankenschwester, – улыбнулся ей бош.
– Доброе утро, месье.
Затем она повернулась к Жан-Люку и посмотрела на него своими теплыми глазами шоколадно-коричневого цвета.
– Месье, откройте, пожалуйста, рот.
Он послушно сделал то, о чем его попросили, рассматривая ее, пока она ставила ему градусник под язык. Он почувствовал, как растянулся порез на его щеке, будто он мог снова раскрыться. Жан-Люк сжал губы вокруг стеклянного корпуса градусника, пытаясь выровнять дыхание, и изучал медсестру. Она выглядела очень молодо, ее гладкая светлая кожа была безупречна и напомнила ему чистый холст.
– Где я?
Он попытался установить с ней зрительный контакт, но та внимательно смотрела на градусник.