Пока Париж спал

Дрюар Рут

А еще было что-то в ее манере держаться, что-то трогательное в том, как она задирала подбородок, будто пытаясь казаться более уверенной, чем есть на самом деле. Ему нравилось смотреть на нее в профиль. На ее идеальный профиль: умный лоб, не слишком маленький и не слишком большой, длинные шелковистые ресницы, порхающие над темно-коричневыми глазами, их радужка была лишь на тон светлее ее больших зрачков. У нее был прямой нос, возможно, чуть длиннее идеального, но это делало ее даже более совершенной в его глазах.

Жан-Люк

повернул налево и пошел вдоль набережной, разглядывая закрытые кафе и бары. Сейчас, за двадцать минут до комендантского часа, улицы пустовали, времени у него оставалось в обрез. Искушал ли он судьбу? Хотел ли, чтобы его арестовали? Все что угодно, лишь бы не работать в Бобиньи. Теперь у него было еще меньше шансов выбраться оттуда. Он вызвал подозрения, поэтому ему еще долго не удастся сделать что-нибудь. Теперь надо смириться и продолжать работать. Но как это возможно? Может, ему просто исчезнуть; даже это лучше, чем работать на бошей. Он мог бы сбежать в деревню, попытаться отыскать Маки, прятаться в холмах. С его знанием железной дороги он мог бы помогать им пускать под откос поезда. Но кто тогда позаботиться о его матери? Кто будет приносить ей хотя бы немного денег?

Он подошел к Нотр-Даму на острове Сите. Собор светился в темноте, он существовал вне времени и был абсолютно безразличен к войне. Жан-Люк подумал о том, чтобы зайти и зажечь свечу, но близился комендантский час; да и ему не нравились эти нависающие горгульи, наблюдающие за тем, как ты проходишь внутрь. Их предосудительный взгляд. Так что он пошел дальше. В эту ночь ему хотелось быть одному в темноте, в этом городе, который когда-то принадлежал ему.

Глава 19

Шарлотта

Париж, 28 апреля 1944 года

Я вздохнула, глядя как наша горничная Клотильда нарезает большой кусок брюквы.

– Не вздыхай так, Шарлотта.

Мама наклонилась, заглянула под кухонную раковину и вытащила оттуда сверток.

– Сегодня на ужин голубь. Пьер убил двух сегодня днем, и я выменяла одного на последнюю горсть сахара. – Она замолчала и посмотрела на меня. – Голубь – это то, что тебе нужно. Только взгляни на себя. Ты еще бледнее, чем обычно.

Я взяла у нее газетный сверток и заглянула. И действительно, мертвый голубь лежал внутри, с головой и лапками. Я завернула его и положила на кухонный стол перед Клотильдой. От вида мертвой птицы меня затошнило. Должно быть, я снова вздохнула.

– В чем дело, Шарлотта? – Мама хмуро посмотрела на меня.

– Ни в чем.

– Нет, что-то точно происходит. Ты всю неделю витаешь в облаках.

– Это все война. Я сыта ею по горло.

– А ты думаешь, что мы все нет? Но она ведь не может длиться вечно.

– Но что будет с теми, кто исчез? Они вернутся? Все эти евреи, которых арестовали?

Клотильда оторвала глаза от решетки и сурово посмотрела на меня. Мама нахмурилась еще сильнее.

– Я надеюсь.

– Надеешься? Не похоже, что ты веришь в то, что они вернутся.

– Мы ничего не можем с этим поделать, Шарлотта.

– В каком смысле?

– Это не в наших руках. Лучше не думать об этом.

– Очень сложно не думать об этом!

– Когда ты станешь старше, Шарлотта, ты поймешь, что некоторые вещи ты не можешь изменить, поэтому лучше просто смириться с ними и принять.

– Но что, если они неправильные?

– Это не важно, если ты не можешь их изменить.

– Скажи тогда, а ты знаешь? Знаешь, что они делают с этими евреями?

– Нет, я не знаю! Просто радуйся, что ты не еврейка.

– А что ты скажешь про семью Леви, которую мы знали? Ты не хочешь узнать, что произошло с ними? Увидим ли мы их еще? Мадам Леви была твоей подругой.

– Да, она была моей подругой, и мне грустно осознавать, что они теперь, возможно, где-то очень далеко отсюда.

– Но где, мама? Куда они делись?

– Шарлотта! Прекрати! Я не знаю, куда они делись!

Клотильда продолжила сверлить меня взглядом. У меня было ощущение, что она хочет что-то сказать, но просто не уверена, насколько это уместно.

В тот вечер мы ели наш суп из голубя в тишине. В маленькой комнате было слышно только, как мы жуем и проглатываем ужин. Мои родители вычистили свои тарелки пальцами – хлеба не осталось. Я посмотрела в свою тарелку с серым бульоном – на поверхности плавали крошечные косточки и отодвинула ее.

Папа удивленно взглянул на меня, придвинул к себе мою тарелку, поднес ее к губам и отхлебнул.

Прежде чем пойти спать, я нашла слово «коллаборация» в старом школьном словаре. Словарь гласил: «сотрудничество с вражескими захватчиками, или совместная работа над общим проектом». Получается, что французская полиция сотрудничала с немцами, но это я и так знала. Но где же конец этому? Насколько можно было судить, все сотрудничали с врагом – возможно, не по своей воле, но все-таки делали это: подавали бошам блюда в ресторанах, пока сами голодали, помогали им найти нужный адрес, отходили с дороги, чтобы дать им пройти.

Иногда люди были только рады сотрудничать, например, те, что приветливо улыбались перед тем, как донести на тебя. Хотя большинство доносов делали в письменном виде. Письма были безопаснее. Всегда ходило много слухов о том, кто кого сдал и что они получили за это.

Однажды днем мы гуляли с другом и увидели, как соседу, которого мы едва знали, выстрелили прямо в спину, когда он убегал от патруля, проверяющего документы. Все вокруг спрятались за приподнятыми воротниками и поспешили по домам. Разве это не было коллаборационизмом? Притворяться, что ничего не случилось?