Покаяние Агасфера: афонские рассказы
Шрифт:
Через минуту, придя в себя, ошеломленный старец скорбно посмотрел на меня.
— Какой безумный, оказывается, я старик, Коля! Ведь написано же в Писании: всякое дыхание да хвалит Господа. Оно ведь прославляло своего Создателя, а я злобствовал на неё. Оно… она безгрешная тварь Божья, а дьявол столько лет учил меня ненавидеть её. Пятнадцать лет я думал, что служу и молюсь Богу, а это она молилась… лягушка. — Отец Вениамин схватился руками за голову и медленно осел на тот самый валун, что едва не стал лягушачьей плахой. Я впервые видел его таким — казалось, он сейчас заплачет от переполнившей его сердце скорби. Он долго бы так сидел, если бы я не взял его под руки и не отвел
После этого случая старец смирился. Конечно, мне регулярно доставалось от него, но оскорблений стало гораздо меньше, а за наиболее резкие слова отец Вениамин, когда гнев его стихал, даже просил у меня прощения. С той поры старец взял привычку читать себе под нос вместо Иисусовой молитвы стих псалмопевца, что запал ему в душу: «Всякое дыхание да хвалит Господа». Правда, в отношении к лягушке у него появилась другая крайность, которая, конечно, не была столь опасна, как первая, но жизнь мою слаще не делала. Теперь отец Вениамин начал сверять с её кваканьем время нашей молитвы.
Если в старые добрые времена большинство обителей и келий Святой горы жило по византийскому времени, и монахи начинали повечерье с заходом солнца, то мы сверяли своё время с кваканьем лягушки. Единственное отличие было в том, что будила она нас на полунощницу, а не на повечерие. Если в какой-нибудь день земноводное почему-то молчало, мы начинали полунощницу с рассветом.
Старец таким образом словно просил у лягушки прощения за свою многолетнюю злобу и отсекал перед ней, как перед старцем, волю, не боясь прослыть безумцем. Я же не только благодарил Бога за подобное вразумление, но с того дня стал внимательно смотреть под ноги, чтобы ненароком не наступить на какую-нибудь тварь Божью.
В душе я, конечно, посмеивался над чудачествами отца Вениамина, но, честно говоря, его искренность, как в ненависти,
так и в покаянии, вызывала у меня уважение. За одно это я возлюбил своего старца.
Отец Вениамин благословил до времени никому не говорить об этом случае, и я молчал до сих пор.
Покаяние Агасфера
Агасфер (вечный жид) — еврей, который, Божьим проклятьем, не может умереть. Другие имена Агасфера — Эспера — Диос (надеющийся на Бога), Бутадеус (ударивший Бога), Картафил (сторож претория). Во время страдальческого пути Господа нашего Иисуса Христа на Голгофу под бременем креста Агасфер отказал ему в кратком отдыхе и велел идти дальше. За это ему самому отказано в покое могилы, до Второго пришествия Христова он обречен из века в век безостановочно скитаться, подобно Каину, которого Бог также обрек на проклятье, запретив лишать его жизни.
(Из одного древнего библейского словаря)
Апокриф об Агасфере распространен, главным образом, на Западе и в Армении и мало что дал православному сознанию. Но этот рассказ основан на воспоминаниях одного достойного уважения старца, который утверждал, что лично беседовал с Агасфером, поэтому я и решил включить этот рассказ в сборник. Не берусь судить о данной версии апокрифа с точки зрения православия и прошу отнестись к моему рассказу со снисхождением.
Автор.
С профессором истории и социологии Афинского университета я был знаком уже два дня — ровно столько, сколько он пробыл у нас в монастыре. Профессор был чудаком, как и многие учёные, но это не мешало нам подолгу беседовать, благо я знаю английский язык.
У нас в обители есть правило: послушник должен хранить молчание и уж тем более не вступать в разговоры с паломниками. Поэтому, конечно, было справедливым, что благочинный
Не думайте, уважаемые читатели, что я наивный человек: в жизни я повидал достаточно, но история, рассказанная моим новым знакомым, поразила меня. Честно говоря, эту легенду я слышал и прежде, но всегда считал её апокрифом. И, хотя теперь я также не стал бы утверждать обратного, но… кто знает правду? Только Сам Бог. Поэтому, если рассказанное профессором — ложь, оставим это на его совести. В конце концов, лгал он или нет — мы узнаем на Страшном Суде.
Итак, вот его рассказ.
…Профессор и Бутадеус ужинали на площадке перед храмом Преображения Господня, в котором пару дней назад праздновалось Преображение. Они разожгли небольшой костёр и некоторое время молча любовались тем ночным великолепием, что обычно открывается взгляду паломника на афонской вершине в хорошую погоду. Огромная луна, алмазные копи звёзд и млечный путь, словно вселенская пуповина питающий Землю, которую так давно вынашивает Вечность.
Наконец, Бутадеус отломил кусочек сыра и спросил профессора:
— Вам известно, почему я назначил вам встречу именно здесь, на вершине Святой горы? Мне кажется, вы всё ещё сомневаетесь в том, что я на самом деле тот, за кого себя выдаю. Уверяю, ваши сомнения скоро развеются.
Профессор улыбнулся. Сидящий перед ним человек позвонил ему неделей раньше, представился Агасфером и предложил встретиться именно в этот день и час на самой вершине Афона. Другой бы просто посоветовал «Агасферу» обратиться к психиатру, но профессор этого не сделал — он обожал древние легенды. Для удовлетворения своей страсти исследования тайн истории он вступал в масонские ложи различных обрядов, становился рыцарем Мальтийского ордена, пытался воссоздать секту франкистов в Салониках. Он верил в существование Агасфера, как дети верят в Санта — Клауса — наивно и безоговорочно. Видимо, поэтому Агасфер и выбрал его.
Бутадеус продолжал.
— Я, профессор, живу здесь, в этих скалах, уже около года, но завтра отправляюсь в Иерусалим и, возможно, останусь там до конца своих дней.
— Значит вы и есть тот самый проклятый Богом несчастный человек, что обречён скитаться по Земле до Второго пришествия Господня? — Профессор ощущал сострадание к незнакомцу.
Бутадеус посмотрел в глаза профессору и тот различил в свете костра, что правый глаз собеседника — синий, а левый — зелёный.
— Всё гораздо хуже, мой ученый друг. Мне не суждено постичь, по крайней мере, в этом веке, любовь Божью и уж, тем более, человеческую. Лишь любовь Божьей Матери я ощутил за последние два тысячелетия. Поэтому мы и здесь, в Её священном уделе. Я люблю это место, где монахи, каясь, получают прощение от Господа. Иногда я думаю, не является ли моя неестественно долгая и мучительная жизнь таким же покаянным упражнением? Но, думая так, не уподобляю ли я себя святым? Ведь какой я святой, если на мне проклятье!
Профессор недоумённо посмотрел на собеседника.
— Но как же так, ведь Бог милостив к кающимся грешникам!
— Не нам судить поступки Создателя. — Агасфер потупил взгляд. — Я ударил Бога, ударил своего Царя. Два десятка веков прошли с тех пор, но я помню Его измученное лицо, словно это было минуту назад, и это воспоминание сжигает моё сердце! — Агасфер закрыл лицо руками.
Профессор откашлялся, и после непродолжительной внутренней борьбы решился спросить.
— Вы расскажете, как это произошло?