Покаяние Агасфера: афонские рассказы
Шрифт:
Каждый раз, собираясь в поход, Виктор брал с собой большой термос с чаем, несколько банок консервов, хлеб и плоды шиповника и, конечно, подарок из Германии — цифровой фотоаппарат. Ни змеи, ни крутые спуски и подъёмы его маршрутов не пугали послушника — всё, чего ему хотелось, — это сделать удачный кадр.
Так прошло ещё два года.
За это время Виктор сделал несколько тысяч снимков, но так и не смог найти в них того, что ему хотелось больше всего — духовную красоту.
Однажды Виктор решил сделать снимки окрестностей
— Виктор, ты же накануне много работал, наверняка очень устал, зачем же тебе Ксиропотам? Ну, и потом, ты же знаешь, что мы никуда не отпускаем насельников монастыря в течение трех лет? Среди нас есть монахи, которые уже двадцать лет в монастыре, и до сих пор не были на пике Афона, а ты и трёх лет здесь не провел. Не нужно тебе ходить так далеко.
— Ваша правда, отче. — Виктор склонил голову. — Как благословите, так и будет. Но мне бы очень хотелось поснимать окрестности Ксиропотама.
Духовник внимательно посмотрел на Виктора, но в его взгляде не было осуждения.
— Хорошо, иди, если хочешь. К вечерне ведь вернёшься?
— Конечно! До Ксиропотама минут сорок пешком, сделаю несколько снимков и сразу вернусь. Думаю, должно здорово получиться.
— Ну, раз так, Бог тебя благословит.
Виктор взял благословение и стал собираться.
Ксиропотам был древним монастырём, основанный самим святым Павлом. В летописи этой обители имелись как славные страницы, так и позорные — это был тот самый монастырь, монахи которого приняли с хлебом — солью латинян. После этого чудесное дерево «губа», которое росло прямо в алтаре храма, и чьи плоды считались целебными, зачахло.
Сегодня Ксиропотам считался самым строгим монастырём Святой горы. Его насельники, в отличие от Дохиариу, Костамониту, да и самого Пантелеймона, работали немного и ели сколько хотели. Единственное условие, которое малочисленная братия (не более двадцати человек) соблюдала беспрекословно — не общаться ни с кем, кроме своих, монастырских. Да и внутри обители общение без крайней необходимости не приветствовалось. С родными же ксиропотамские монахи могли общаться лишь четыре раза в год по телефону.
Добравшись до Ксиропотама, Виктор обошёл монастырь, фотографируя по дороге всё, что казалось ему достойным быть увековеченным. Уже собираясь в обратный путь и оглядев напоследок окрестности — не упустил ли чего, фотограф приметил стоявшую невдалеке келью святого Никодима.
В этой келье, метрах в трёхстах выше Ксиропотама, жил святой старец — отшельник, отец Герасим. Виктор много слышал о нём — авторитет старца был велик на Афоне — и ему захотелось запечатлеть для будущих поколений святого человека.
Виктор задумался: благословение было дано дойти только до Ксиропотама. В раздумьях прошло несколько минут и, наконец, желание пересилило чувство долга — Виктор решил нарушить благословение. «В конце концов,
Вытерев бегущий струйками по лицу пот, Виктор прочитал выученную им по-гречески «вратарную» молитву: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас» и постучался в келью. Дверь открыл послушник.
— Что вы хотите? — спросил он по-гречески.
— Геронда Герасимос! — ответил фотограф.
Вскоре Виктор уже сидел в маленьком уютном дворике и в ожидании старца ел ароматный лукум и пил кофе. Когда появился отец Герасим, Виктор подошёл к нему, взял благословение и, показывая на камеру, жестами попытался объяснить, что хотел бы сфотографировать старца.
Отец Герасим улыбнулся, что-то сказал своему послушнику, и тот кивнул фотографу, давая понять, что разрешение получено. Виктор быстро достал фотоаппарат из чехла и сделал с десяток снимков. Зачехляя камеру, он взглянул на часы — до вечерни оставалось тридцать минут!
С трудом подбирая греческие слова из своего скудного запаса, Виктор поблагодарил старца и попытался объяснить, что ему нужно срочно идти обратно, в Пантелеймон, иначе он нарушит благословение.
— Что? Благословение? — переспросил отец Герасим.
Старец посмотрел на русского послушника, махнул на него рукой и отпустил. Фотограф добирался до монастыря почти бегом.
На вечерню Виктор не успел. Когда он, наспех переодевшись, прибежал в храм, псалтосы уже пели «Свете тихий». Виктор подошел к духовнику, стоявшему в крайней стасидии у иконостаса, и принялся просить прощения за опоздание.
Духовник немного помолчал и затем спросил:
— Ну, что, много сегодня наснимал?
— Да, отче, много. Надеюсь, это будут отличные снимки!
…После трапезы он почти бегом добрался до своей кельи и, предвкушая радость от созерцания снимков старца Герасима, включил питание фотоаппарата. Он не мог поверить своим глазам! С дисплея камеры на него смотрел какой-то мрачный человек. Злобный невзрачный старик. Ни духа, ни огонька в глазах. Ни духовной красоты, ни даже плотской!..
На следующий день Виктор уныло побрёл на исповедь. Упавшим голосом он рассказал духовнику, что его вчерашний труд оказался насмарку.
— Ну разве я тебе не говорил: отдохни сегодня, — ответил тот. — В конце концов, ты, прежде всего, послушник нашего монастыря, а уж затем фотограф. Почему ты вчера решил настоять на своём?
— Понимаете, отче, я очень хочу показать людям духовную красоту! — послушник вдруг совсем поник. — И ещё, отче… Я вчера сделал фотографии отца Герасима из кельи святого Никодима. Без вашего благословения.
Духовник нахмурился.
— И как снимки, Виктор?
— Ужасно, отче! Я не мог и предположить, что может получиться что-то подобное. Ведь я профессионал в этом деле.