Покаяние Агасфера: афонские рассказы
Шрифт:
Осмотревшись и составив план действий, Алексей, чтобы скоротать время, принялся украдкой разглядывать толпу, наполнившую храм до отказа.
Лица, в основном, были радостны, только греки недовольно морщились, слушая русское пение. Особенно не нравились им первые тенора — греки считали, что у них «женские» голоса, и некоторые даже ворчали и передразнивали русских певцов.
Алексею же наше хоровое пение нравилось больше греческого. Слушая, он вспоминал, как ещё до первой судимости время от времени приходил в храм, ставил свечки и слушал хор. Эти воспоминания, хоть и привели Алексея в состояние умиления, но решимости украсть крест не убавили.
К концу полиелея Алексей
Наконец, бдение закончилось, монахи, гости и паломниками стали выходить из храма, и довольно скоро в здании остались только вор и пономарь, в обязанности которого входило тушить лампады. Делал он это специальным опахалом, так как задувать свечи и лампадки нельзя, — это считается неблагоговейным, да и висели некоторые лампады очень высоко. Когда пономарь покончил с передней частью храма, Алексей на цыпочках прокрался к большой архиерейской стасидии и спрятался за ней. Охранявшие стасидию у ее подножия два маленьких деревянных грифона, казалось, сердито косились на вора.
Закончив, пономарь, грузный рыжеволосый дьякон, неторопливо удалился, закрыв за собой большую храмовую дверь. Алексей подождал ещё немного, осторожно выглянул из-за своего укрытия и, внимательно осмотревшись, пошёл к северной алтарной двери.
Достав из кармана набор отмычек, Алексей почувствовал хорошо знакомое ему приятное волнение, которым всегда сопровождались его противозаконные деяния, и нагнулся к замочной скважине, чтобы точно определить, какие нужны отмычки…
Вдруг где-то рядом с ним тихо звякнуло. Алексей быстро выпрямился и, оглянувшись, увидел стоящего у южной двери монаха, испуганно взирающего на Алексея. В руке он держал кольцо со множеством нанизанных на него ключей.
Первым заговорил монах.
— Эй! Что вы здесь делаете?! Служба давно закончилась! — неуверенно, но грубо окликнул он Алексея.
— Я паломник, вот, заснул на службе… А вы… наверное, пономарь?
— Я-то пономарь…
— Отец пономарь, тогда откройте мне дверь, пожалуйста, — пойду, отдохну перед литургией.
Монах почесал в затылке и как-то странно огляделся.
Алексей, прищурившись, наблюдал за ним — тот явно нервничал.
— Ну, хватит дурака валять, — Алексей подошёл к незнакомцу. — Я знаю, как выглядит здешний пономарь, вы на него что-то не очень похожи — где же рыжая борода? очки? — он, ухмыляясь, смотрел на поникшего собеседника.
Тот продолжал молчать.
— Я думаю, мы с тобой пришли сюда с одной и той же целью.
— Возможно, возможно, — отозвался, наконец, незнакомец, нервно пощипывая бороду и отводя взгляд.
— Знаешь, — продолжил Алексей, мне нужен крест, и тебе, как я понимаю, он тоже нужен?
Монах тяжело вздохнул.
— Да простит меня Господь.
Они помолчали.
— Отлично! — Усмехнувшись, продолжил Алексей. — Ну, и что же мы будем делать? Распилим его пополам?
— Нет, конечно! — В глазах монаха появился благоговейный испуг. — Это кощунство. Давай, кинем жребий: кто выиграет — тот забирает крест, кто проиграет — возьмёт остальное. Ну, что сможет унести. Это тоже добыча немалая.
Алексей задумался.
— Хорошо. Кинем жребий. Только вот скажи мне, я-то неверующий, и для меня украсть этот крест — плёвое дело. Я не боюсь никакого, там, высшего наказания за святотатство, и единственное, что меня пугает, это полицейские у меня на хвосте. А, вот, ты, похоже, не так далёк от веры, как я, но твоё желание украсть этот крест, мне
Вор в подряснике тяжело вздохнул.
— Не знаю, нужно ли обо всем этом рассказывать, но раз уж такое дело… в общем, в двух словах, из меня не получился монах. Я усердно работал на^ собой, молился ночи напролет, и в итоге понял, что ничего это не значит… Выигрывает только тот, кому ты несёшь послушание, выигрывает, получая очередного раба. А сам послушник ничего духовного взамен не приобретает. В русский монастырь меня уже не берут, в греческий — тем более. Один раз взяли рабочим в румынский скит, но скитоначальник невзлюбил меня и так стал допекать, что я убежал оттуда через два дня. А я ведь старался делать так, как он говорит, но он всё равно шпынял меня, как шелудивого пса. И вот, слоняюсь я по горе уже два года… У меня даже денег нет, чтобы вернуться на родину и я, кажется, начинаю верить, что и в самом деле я… шелудивый пёс. Короче, святотатство для меня теперь… не проблема.
Горе — монах совсем поник, что не очень вязалось с его последними словами.
Алексей кивнул.
— Я подытожу, с твоего позволения. Раскусив систему, ты захотел получить компенсацию за свои страдания… Правильно? — И, не дожидаясь ответа, продолжил. — Итак, вот монета в один евро. Выпадет Европа — твоя взяла, выпадет Александр Великий — крест мой. Ну, как?
Монах опять тяжело вздохнул и затеребил нечёсаную бороду.
— Я бы, конечно, предпочёл написать две записочки и положить их за иконой, но времени уже мало. Давай, только, сначала зайдём в алтарь, посмотрим, что это за крест, может быть он вообще — позолоченный, а потом уж кинем жребий. Хорошо?
Алексей усмехнулся.
— А что это у тебя в руке?
Монах поднял вверх связку ключей.
— Украл в монастырской мастерской, думал, удастся подобрать ключ.
— Профессионал, сразу видно! Давай уж лучше я.
Монах опустил руку, громко звякнув грудой разнокалиберных ключей, и на его лице появилось обиженное выражение.
Алексей вытер платком руки, надел латексные перчатки, выбрал из своей связки две небольшие отмычки и через несколько мгновений северные двери были открыты. Злоумышленники, немного постояв на пороге, один за другим вошли в святая святых Пантелеймонова храма. Алексей усмехнулся, увидев, как вор в подряснике сделал несколько поклонов перед престолом, но от язвительной шутки по этому поводу воздержался. Они сняли покров с престола и стали пристально рассматривать искусно отлитый крест.
Насколько Алексей мог судить, он, действительно, был из чистого золота.
Вор в подряснике благоговейно спросил:
— Ну что, профессионал, забираем? А выйдем из храма — бросим жребий, кому Бог даст владеть этим крестом.
— Слушай, — презрительно ответил Алексей, — ты Бога-то хоть не приплетай к этому. В чём — чём, а в таких делах глав — ный, кажется, совсем не Бог. Знавал я одного такого на зоне. Тоже говорил: Бог,
Бог. А сам…
Алексей не договорил. Небольшая дверь, ведущая в алтарь прямо из пономарки, вдруг открылась, и в святая святых вошел игумен Иероним.
Злоумышленники так и застыли, держа вдвоём крест в вытянутых руках, словно приветствуя отца игумена благословляющим жестом. Иероним остановился, как вкопанный, но выдержки не потерял.
Подойдя к застывшим от неожиданности ворам, он приложился к кресту и, освободив его из рук воров — неудачников, положил обратно на престол. Накрыв его, он, наконец, обратился к ним, как ни в чём не бывало:
— Молитвенники мои! А вы-то что здесь делаете?
— Мы-то? — Алексей первым оправился от испуга. — Золотой крест воруем.