Шрифт:
I. my strange addiction
Мастурбировать я начал, кажется, лет с четырнадцати. Передёргивать затвор, гонять лысого, душить змея, рукоблудничать, дрочить. Все эти глаголы и эвфемизмы уже одним своим звучанием предупреждают нас об опасности. Но, как бы то ни было, для меня всё началось на школьном дворе, когда один мой одноклассник делился с остальными новоприобретённым опытом: «Так хорошо, а дальше уже совсем не хочется». Это «а дальше уже совсем не хочется», когда чарующая, страстная нега превращается в нелепое трение двух кусков мяса, – до сих пор для меня остаётся замочной скважиной, за которой смутно виднеется ужасающая разгадка человеческой природы.
Разговор этот я подслушал, стоя за деревом, тогда как ребята маялись у турников. С ними, с ребятами,
Поделившийся же был самым сильным из нас, о чем регулярно и весьма больно всем напоминал. Всем, кроме меня – видимо, боялся подцепить аутсайдерство.
И можно подумать, что при таком положении в классе я хотя бы учился на отлично. Но и это было не так. Случались, конечно, моменты, когда я вырывался вперёд под учительское «Ведь можешь, когда хочешь!», но чаще всего я просто не понимал смысл творимых под жужжание потолочных ламп штудий, и это непонимание, никогда не покидавшее меня, временами даже обострялось, превращаясь в тихий апатичный бунт – в бунт даже против самого бунта, зачинщики которого рисуют на стенах, сочиняют матные стишки о школе и грезят о том, чтобы она как-нибудь, волею судеб, сгорела. Меня же порой не хватало даже на то, чтобы прогулять уроки, так что изо дня в день я сидел в классе, сливаясь с персикового цвета стенами.
Но вернёмся к тому разговору. Казалось бы, и что тут такого? О чём только не треплются на школьном дворе. Но именно этот разговор был неким напутствием в страшный и неизведанный мир рукоблудия.
И вот, лёжа на диване и играя в «Наруто» на третьей «соньке», я загляделся на Сакуру (не дерево, конечно, но ту ещё доску) и почувствовал желание. Руки сделали всё сами собой, и от неожиданно привалившего счастья я упал с дивана.
Свой зрительский путь я начал с классики, с Саши Грэй и заблюренных окошек Яндекс. Видео, при нажатии на которые открывался маленький портал в подворотню Интернета. И в этом смысле я был вполне себе моногамен. До тех пор, пока мой единственный друг, когда я был у него в гостях, не рассказал мне про один порносайт. Залез я на него прямо у друга в туалете. До сих пор помню свой восторг перед открывшимся раздольем: сортировка по категориям, студиям, актрисам. Как выяснилось, прежде я был очень даже аскетичен в своих запросах.
С тех пор много воды со скомканными бумажками утекло в канализацию. И, взрослея, приобщаясь к думам великих мыслителей, постепенно я стал испытывать чувство вины за своё почти ежедневное грехопадение, а вместе с ним – какое-то подозрение и даже страх. Неужели вот так просто мне может быть хорошо? Не мараю ли я своё тело и свою душу? Может быть, я от этого раньше умру? Мне было хорошо известно, что самый короткий путь – путь на дно, и всякий раз я пытался разглядеть его черноту под своими подрагивающими ногами. Желая во всём разобраться, я полез в интернет. И на этот счёт он оказался крайне уклончив, чем только ещё больше укрепил меня в моих опасениях. Форумная медицина лишь грозила своим дряхлым пуританским пальцем, приговаривая: «Ослепнешь!», но ей тут же возражал закусывающий губу и уносящийся в рай Билли Джо из Green Day, мол, это просто миф.
Даосы бархатистым полушёпотом предупреждали, что не стоит так бездумно расплёскивать свою жизненную энергию, а критик Белинский едко заметил на смерть Гоголя: «Вот что с человеком делает онанизм».
В общем, чем ослепнуть от мастурбации, быстрее можно было оглохнуть от этого диссонирующего хора рецензентов. Единственное, что я понял наверняка, – это то, что, протянись мировой порнопровод на пару веков раньше, не было бы двух Мировых войн и всей классической литературы.
II. Мелисса
Это случилось со мной в марте моего одиннадцатого класса. Я, как всегда, ходил
Теперь она мерещилась мне везде: в той, которую Бог вывел из «пекловых глубин», когда мы читали на уроках Маяковского, в обезличенной женской фигуре из учебника по анатомии, среди прохожих… «Что ж, и такое со мной бывало, – утешал я себя, – просто нашёл фаворитку, к которой ещё пару деньков буду пробираться через дебри окаянных тел».
Кое-как дотянув до конца дня, я пришёл домой и без каких-либо торгов и фальшивых прелюдий направился курсором прямо к ней.
Однако внезапно для себя я обнаружил, что мне совсем её не хочется. Более того, один вид её обнажённого тела вызывал у меня лишь желание стыдливо опустить глаза. Я притронулся к себе и почувствовал в паху какую-то странную немощь. Я знал, что в любой момент могу открыть другое видео и снова почувствовать себя мужчиной. Но и этого мне совсем не хотелось. Я нажал на красный крестик в углу экрана, выключил монитор и застыл в оцепенении, слившись с комнатной темнотой.
Не знаю, сколько я провёл в этом болотистом забытьи, пока один из его обитателей не кольнул меня в сердце новой, будоражащей кровь идеей. Идеей найти её, найти Мелиссу. В ответ на этот наглый сердечный выпад в голове тут же затолкался рассудок. Это не просто смешно, стыдно и странно – это невозможно. Чтобы хотя бы приступить к поискам, я должен получить американскую визу и перелететь Атлантический океан, в конце концов, у мамы отпроситься… Тут я заметил, что все эти доводы рассудка понемногу становятся пунктами плана. Безумного, скорее всего, сиюминутного, но всё-таки плана. Главное сейчас было не совершать резких движений. Для начала можно найти что-нибудь про Мелиссу в интернете.
25 лет, живёт в Лос-Анджелесе, ездит на красном кабриолете «мазда», встречалась с неким Брендоном Бэкстером (гиперссылки нет), сейчас, кажется, одна – вот всё, что сказала Википедия, где Мелиссу, кажется, посещали нечасто. Все её профили закрыты. Наверное, от таких, как я.
Стараясь не унывать, я залез на какой-то англоязычный сайт наподобие нашего «Циана», чтобы полистать объявления об аренде калифорнийских коттеджей. Я знал, что даже крупные киностудии обычно арендуют для съёмок помещения, потому как тайно вожделенная всеми полигамия тяготеет к смене не столько партнёра, сколько обстановки. Наверное, поэтому умирающую любовь едут реанимировать на юга, а первое, что вылетает в форточку взятой в ипотеку однушки, – это секс. И ничто так не привлекает в творимом на экране половом акте, как его непринуждённость, какая-то мотельная мимолётность. А ведь самое главное, что она не мнимая: когда прозвучит заветное «Снято!», актёры встанут друг из-под друга, оботрутся, помоются и разъедутся кто куда на своих спорткарах, оставив за бампером очередной опороченный дом. Те же порностудии, которые приобрели оплот любви в собственность, выглядят наивными дурачками, снимающими семейную сагу.