Покорение Крыма
Шрифт:
Спустя несколько минут на башню торопливо поднялись каймакам Эмир-хан, янычарские аги Осман и Али, за ними — хан Селим-Гирей.
Порывисто схватив услужливо поданную Эмир-ханом трубу, Селим вдавил окуляр в правый глаз. Приблизившийся горизонт устрашил его: под развевающимися на ветру знамёнами, тремя стройными и грозными квадратами каре, повинуясь ритму беззвучных, но видимых барабанов, бодро маршировала русская пехота; на флангах, взбивая облака степной пыли, гарцевала многочисленная кавалерия.
Хан задёргал щекой, зло отшвырнул трубу —
— Гяуры...
Совершив последний марш, Вторая армия подошла к Перекопу и остановилась в трёх вёрстах от линии...
Перекопская линия представляла собой семивёрстный — от Чёрного моря до Сиваша — вал высотой до семи сажен, с тремя бастионами и пятью башнями. В середине вал разрезали узкие сводчатые ворота. Перед ними пролегал мост, поднятый турками ещё минувшим днём. Вдоль всего вала с северной стороны тянулся широкий и глубокий ров; когда-то, по преданиям, он якобы мог заполняться черноморской водой, превращая Крым в неприступный остров. За сотни лет линия обветшала — у Сиваша вал походил на длинный пологий холм, а ров был почти засыпан, — но всё же при умелой обороне она оставалась достаточно сложным препятствием.
...Пока полки, ломая каре, перестраивались, готовясь разбивать лагерь, Долгоруков выбрался из кареты, мешковато взгромоздился на коня, шатнувшегося под тяжеловесным телом князя, и поехал к линии с намерением осмотреть укрепления.
Сопровождавшие его генералы беспокойно зашумели:
— Ваше сиятельство! Никак, турки затевают что-то...
На линии опустился мост, открылись ворота. Из них стали быстро выезжать сгорбленные всадники.
— Назад, господа! — скомандовал Долгоруков, разворачивая коня.
Генералы, отъехавшие уже от лагеря на версту, поскакали вслед за ним. Долгоруков на ходу приказал Каховскому отразить нападение, пообещав прислать сикурс.
Каховский отвернул лошадь вправо, поспешил к авангарду Прозоровского, стоявшему в стороне от главных сил.
У лагеря Долгоруков закрутил головой, крикнул зычно:
— Где князь Василий?
— Здесь, ваше сиятельство!
Придерживая рукой шпагу, к командующему подбежал его сын — восемнадцатилетний подполковник Василий Долгоруков, служивший в егерском корпусе.
— Бери своих егерей, пушки — и вперёд!..
Стремительно летевший по ровной степи трёхтысячный татарский отряд внезапно упёрся в багровые разрывы русских ядер, меткие егерские пули. Скакавшие впереди — рухнули наземь, остальные — замедлили бег лошадей, повернули назад к линии.
Каховский подождал, когда орудия прогремят ещё раз, затем послал вперёд луганских пикинёр и гусар Жёлтого полка. Те с лихими пересвистами помчались за татарами, но попали под залп турецких батарей с вала, остановились, подхватили убитых, пленили нескольких раненых татар и отступили к лагерю.
Каховский поспешил доложить командующему, что атака неприятеля отбита.
— Сам вижу! — недовольно отозвался Долгоруков, наблюдавший за боем. — Потери какие?
— Убитых —
— А басурманы?
— Людей — столько же, лошадей — поболее нашего, а кто ранен — не ведаю... Но есть пленные!
— Это хорошо! — оживился Долгоруков. — Где они? Допросить хочу... Позвать Якуба!..
Минувшим годом под Бендерами бывший дубоссарский и балтский каймакам, бывший конфидент «Тайной экспедиции» Якуб-агасо всей семьёй сдался Петру Панину, был им помилован, некоторое время находился в Харькове при губернской канцелярии, а с началом похода на Крым Долгоруков вызвал его в армию для переводческих дел.
...Угодливо изогнувшись всем телом, Якуб вприпрыжку подбежал к командующему, разглядывавшему стоящих плотной кучкой пленных. Они, затравленно озираясь на хмурых казаков, рассказали, что линию и крепость защищает семитысячный турецкий гарнизон, а в лагере за Ор-Капу расположилась татарская конница в сорок тысяч сабель. И ещё сказали, что в крепости находится сам крымский хан Селим-Гирей.
— Хан поклялся, что ни один русский не войдёт в Крым, — предупредил стоявший впереди всех татарин.
— Ты, грязная собака, кого пугаешь?! — взъярился вдруг Долгоруков, бешено сверля глазами пленного, устало утиравшего ладонью текущую изо рта кровь. — Я уже гулял по этой земле и ещё погуляю!.. Эй! Всыпать ему за дерзкий язык!
Казаки мигом сбили татарина с ног, за шиворот, как мешок, поволокли к ближайшей пушке, уложили на лафет, взмахнули плетьми. Хлестали не долго, но умело татарин захрипел розовой пеной и обмяк.
Численность ханской конницы насторожила Долгорукова. Опасаясь внезапного ночного нападения, он приказал усилить караулы и пикеты на сивашском фланге, а на кургане, горбатившемся поблизости от лагеря, поставил батальон егерей и две пушки.
Ночь прошла спокойно.
Утром командующему доложили, что есаул Евстафий Кобеляк с казаками скрытно подполз к линии и промерил ров.
— В разных местах по-разному, — заметил Каховский, — но до семи сажен доходит.
— Не такие преграды брали, — небрежно махнул рукой Долгоруков. — И эту возьмём!
После завтрака он отправился осматривать линию. Она почти не изменилась с тех давних лет, когда юный князь штурмовал её с армией графа Миниха. Башни, бастионы, выщербленные плиты, полусаженная каменная сова над воротами — всё знакомое.
— А там я первый взошёл, — негромко бросил командующий сопровождавшим его генералам, указывая рукой на вал... (На глаза навернулись слёзы). — Пыльно здесь что-то... — буркнул он, прикладывая платок к лицу. — Глаз засорил...
На берегу дремлющего затхлого Сиваша генерал Прозоровский обратил внимание командующего на видневшийся вёрстах в двенадцати полуостров, острым клином вытянувшийся вдоль горизонта.
— Гусарский майор Фритч предлагает, ваше сиятельство, переправить отдельный деташемент на сей полуостров и ударить по крепости с тыла.