Покорение высоты
Шрифт:
— «Мы»… «наше дело»… Какое еще дело? И кто это «мы»? Ну, допустим, вы, а кто еще?
— Никольский, Полянский, Ружанский — вам мало? Добавьте меня: Пирожкова Антонина — Нина, как меня называют ребята — собственной персоной… Что же вы молчите?
Никитин пожал плечами. Из имен, перечисленных Ниной Пирожковой, неизвестных Никитину не было. Со всеми он встречался в молотиловском доме, но даже короткого знакомства ни с кем из них не свел. Все они казались ему старше, чем он, и умнее, поэтому выбор профессора показался ему ошибкой. Профессор же руководствовался далеко идущими планами: использовать знакомство Никитина с архитектурой для того, чтобы впоследствии этому талантливому юноше удалось внести эстетическое начало в сооружения из железобетонных деталей.
— А мы работу не разворачивали, все вас медали. «Вот Никитин приедет! Никитин приедет!»… И приехал. Здрасте!
На следующий день после лекций Николай
Все они были студентами строительного факультета, но никто из них не занимался на архитектурном отделении. «Зачем над строителями, которые рассчитывают и конструируют железобетонные балки, ставить архитектора?»— недоумевал Никитин, вглядываясь в обветренные на стройках мужественные лица. Они стояли от него на почтительном расстоянии, ожидая, пока Нина Пирожкова представит их Николаю. Встречаясь на общих лекциях в институте, они с Никитиным даже не здоровались, а теперь ласкали его взглядами, как дорогого друга, с которым давно ждали счастливой встречи, усиленно жали по очереди ему руку, мускулами компенсируя чувства. Девушку они называли то Ниной, то Тоней, и обходились с ней запросто. Николай чувствовал, что у них между собой давно установились доверительные, теплые отношения, что они легко и с удовольствием общаются друг с другом, но простота их отношений была ему непонятна и чужда. Из их маленькой группы выделялся густыми усами и командирской гимнастеркой Семен Ружанский. Его скорее можно было принять за преподавателя, чем за студента. Не только внешняя солидность, но и опыт строительного мастера делали его более подходящим для роли бригадира исследовательской группы, чем Никитин. Тем не менее выбор Молотилова был для него, как и для его друзей, больше, чем приказ, потому что не все приказы выполняются так естественно, с какой-то даже радостью и надеждой, что они сами обязательно убедятся в мудрости профессорского выбора. Никитин никогда никем не руководил, кроме самого себя; он не любил предводительствовать, предпочитая работать в одиночку. Но с этим никому из них и в голову бы не пришло посчитаться.
Тем временем Нина Пирожкова в окружении четырех мужчин направилась к профессорскому дому, и Николай почувствовал, что у него нет никакого желания выходить из этой компании, которая обещала стать надежной защитой от одиночества, от тоски, от самого себя.
В долгую пригожую осень 1928 года судьба сразу одарила Николая Никитина дружбой и любовью, всем тем, чем богата юность. До той поры дорогое человеческой памяти время отрочества не было у него выделено присущими этому времени событиями: отрочество и юность были как бы репетицией взрослой жизни. Из богатого мечтами и фантазиями детства он вступил в мир взрослых обязанностей, и этот мир окружил его, взял в кольцо, стал привычным. Жить, руководствуясь своими желаниями, тем более чувствами, казалось ему чуть предосудительным. Он не позволял себе растворяться в своих чувствах, давать им власть над собой, но временами это было выше его сил, и тогда он спешил уединиться, чтобы никто не смог догадаться о причинах его волнений.
Вскоре оказалось, что напрасно он тревожился по поводу того, как он станет исполнять роль бригадира в студенческой исследовательской группе. Все образовалось здесь само собой: Нина Пирожкова переводила немецкую железобетонную науку на доступный для них язык, а остальные студенты-молотиловцы старались в меру своих сил помочь Николаю Никитину в расчетах конструкций. Каждому из них Николай давал рассчитать конструкцию заданной конфигурации и заданных размеров. Расчет предполагал выяснение: как поведет себя конструкция под воздействием собственного веса, когда встанет на опоры, и что будет происходить с ней под воздействием различных нагрузок? Они не стеснялись быть для Никитина подсобными счетоводами-расчетчиками, а, напротив, вроде бы даже гордились, что он доверял им.
Это продолжалось до наступления зимних холодов. Когда природа деформации рассчитываемых железобетонных конструкций самых различных форм и видов была уяснена, им открылось то главное, к чему долго шли они: стал ясен диапазон возможных нагрузок. Путь к созданию системы упрощенного расчета конструкций был открыт!
Теперь инженеру, овладевшему методикой такого расчета, не нужно было вынашивать в себе конструкцию, гадать, как поведет она себя, заняв свое место в недрах здания. Достаточно было подогнать ее конфигурацию к тем формам, которые
Предоставив своим помощникам оформление расчетных таблиц и чертежей методики, Никитин с благословения профессора Молотилова решил на свой страх и риск перейти от простых, ординарных конструкций к инженерному осмыслению сущности сборных железобетонных конструкций. В известном смысле Никитин занимался этой темой всю свою жизнь. Разработка этой темы стала теоретической основой всех выдающихся сооружений, с которыми связано его имя.
Никитин решил дополнить разработанную методику новым разделом: «Расчет рамных конструкций на боковые смещения». С помощью составных рамных конструкций инженеры учились организовывать структуру сооружения, органично связывать каркас и верхние перекрытия с фундаментом. Никитин взялся за изучение боковых смещений, под которыми подразумевались ветер и сейсмические колебания. Но низкорослым бетонным сооружениям ветер не страшен, какой бы примитивной ни была их форма. Расчет воздействия ветра на рамные конструкции был основан на уверенности, что железобетон обретет со временем пластику, высоту, изящество.
Никитин попытался в своей студенческой работе развить представление о рамных конструкциях, включив в них ажурные линии арок. Из монолитного железобетона их в ту пору еще никто не делал.
Надо признать, что многие студенческие работы во все времена замахивались на заоблачные вершины. Никитинскую работу следует отнести к тому небольшому числу работ, которые из бледного, слабого ростка вырастают в целое научное направление, преобразующее практику строительной отрасли.
Счастливой находкой оказался неожиданный подход Николая Никитина: он начал изучать рамные конструкции не с пассивной, воспринимающей ветровой поток стороны, а с активной, то есть сопротивляющейся ветру стороны. Тогда рамные конструкции представились как неопределенные системы, подчиняющиеся своим внутренним законам. Эти системы должны жить единой с окружающей природой жизнью, поэтому взгляд Никитина был заострен на ответных колебаниях самой конструкции, на ее взаимодействии с ветровыми потоками.
Постепенно открывались ему горизонты этой, казалось бы, узкой направленности поиска. Он увидел, что знание природы собственных колебаний сооружения дает возможность задавать зданию самые замысловатые формы, до каких только может дойти фантазия архитектора. Это были первые смутные догадки, и он не пытался отгонять их, хотя они временами мешали производить расчеты первых рамных конструкций, которые стали появляться на стройках промышленных объектов в конце двадцатых годов.
Профессор Молотилов с любопытством следил за ходом его работы и однажды предложил ему прочитать курс лекций для техников-строителей и бригадиров на курсах повышения квалификации. Никитин, считавший техников «приводными ремнями» строительной площадки построил свой курс на основе «трех китов» современной строительной науки и практики, включив в него сопромат, статику железобетонных сооружений и деревянные конструкции. Его лекции пользовались успехом и у инженеров, когда он говорил о своих исследованиях.
МЕЖПЛАНЕТНЫЙ БИЛЬЯРД
В вагоне было душно. За окном поливал дождь. Потоки воды наплывами текли по стеклу вагона, искажая пейзаж. Поезд приближался к Новосибирску, к дому, и Николай прилип к стеклу, радуясь щемящей счастливой боли в груди. Дождь разошелся быстро и щедро, но так же быстро истощился и пошел на убыль. Громоздкие тучи, освобождая небо, поползли в сторону леса.
На перроне вокзала поезд уже встречало солнце. Густой банный пар поднимался от мокрых досок перрона. Николай поискал в толпе встречающих кого-нибудь из своих, но не нашел. «Может быть, телеграмму не получили или испугались дождя», — решил он, выходя на площадь. Покачивая своим десятницким портфелем, он двинулся к себе на Обдорскую, стараясь придумать на ходу какую-нибудь шалость в отместку родным за то, что не встретили. Сворачивая на Нерчинскую улицу, он столкнулся с незнакомцем в синей форменной фуражке и с клочковатой бородой. Оба одновременно извинились, и каждый пошел своим путем дальше. Неожиданно бородач вернулся, обогнал Николая, пробормотал что-то на бегу и заторопился назад. Видно, забыл что-то, а натолкнувшись на прохожего, вспомнил. Николай машинально поглядел ему вслед и вдруг застыл на месте, не веря своим глазам: такая спина, такая походка могли быть только у одного человека на свете.