Покорение высоты
Шрифт:
Стройка между тем торопила, сроки на возведение вокзала не предусматривали переделку проекта, а согласовывать свои нововведения никому из «преобразователей» и в голову не пришло. В напряженной обстановке, когда Никитину приходилось на ходу конструировать приспособления для отливки в бетоне высоких арок, к нему часто на помощь приходил Кондратюк. Не столько в строительной инженерии, сколько в поддержании смелых замыслов друга видел свою задачу Юрий Кондратюк. Каждое нововведение Никитин обсуждал с другом, смело полагаясь на смекалку и творческую интуицию Кондратюка. От Юрия Васильевича перешло к Никитину неписаное правило: не восторгаться, если нашел что-то путное, а, пока не остыла разгоряченная мысль, искать пути продвинуть идею вперед, испробовать
Так уж оба они были устроены — только небывалое достойно воплощения. Сам изобрел — сам и построю, а вторичные проекты пусть осуществляют другие.
Никитину повезло: где-то в высоких столичных мастерских задремал архитектурный надзор, не успев воспрепятствовать осуществлению никитинских конструктивных разработок. Здание вокзала было возведено в предусмотренные проектом сроки. Тогда прибыла высокая комиссия, и… грянул гром.
Большинство тогдашних архитекторов не вышли еще из-под очарования барокко, классический модерн казался им чересчур смелым, что уж говорить о новых формах, которым еще нет даже названия. Хорошим тоном считалось тогда вежливое, но упорное сопротивление всякому проникновению на стройку железобетона. А тут вдруг в центре цивилизованной Сибири величественный дворец-вокзал, который обещал прославить имена авторов проекта на всю страну, волею новоиспеченного инженера оказался гимном железобетону.
Сколько справедливых и несправедливых разносов пришлось тогда выдержать Николаю Никитину. Высокие должностные лица всерьез задались целью «поставить на место скороспелого выскочку».
Крайкомхоз, заняв внешне нейтральную позицию, осторожно, но настойчиво защищал Никитина, призывая смириться с фактом существования действительно красивого здания, созданного из «некрасивого» железобетона. Никому в голову не приходило отвергать достоинства нового вокзала, но требований крепко и примерно наказать было много. Жизнь Никитина тягостно ползла теперь от одного специального «разбора» до другого. Его главные аргументы в самозащите — красиво, прочно и экономично — тонули в сомнениях и волоките.
В самый разгар полыхания страстей Никитин неожиданно успокоился: ему открылась иная сторона всего нового, что пробивается к жизни. Он увидел у самого процесса созидания две грани, два полюса. Суть дела в самом разрушительном процессе, который вместе с созиданием несет с собой каждое новшество: новое рушит привычные удобные представления, обесценивает знание и опыт целых поколений, колеблет авторитет часто хороших и вполне заслуженных людей. Новое чуждо и страшно своей неизбежностью… Додумав эти мысли до конца, Никитин поежился от одних только представлений, какое будущее он себе избрал, и со всей неотвратимостью увидел, что отступить он уже не сможет.
Между тем шум вокруг нового вокзала стал постепенно утихать. Видимо, его оппоненты устали от брани. Подписав акт о сдаче объекта в эксплуатацию, высокие гости разъехались, позабыв о наказаниях, заготовленных для молодого инженера.
Так было признано внедрение крупнопролетных конструкций из сборного железобетона в строительство общественных зданий. Тут Никитин столкнулся еще с одной неожиданностью: когда новое признано, оно теряет аромат новизны для самого новатора, оно отчуждается от него и становится всеобщим достоянием, в том числе и тех, кто стоял на пригорке и ждал, чем кончится борьба.
Несмотря на грустный опыт, который вынес Никитин из «вокзальной эпопеи», она принесла ему славу знаменитости регионального масштаба и талантливого специалиста. С таким наследством вступил он в свое двадцатипятилетие.
Шел 1932 год. Этим годом отмечено событие, которое перевернуло судьбу Николая Никитина и вывело его на новые орбиты, — он попал в среду главных специалистов страны, решающих судьбы строительной отрасли.
У истоков нового творческого этапа в жизни конструктора стоял Григорий Константинович Орджоникидзе. Произошло это так. Ранней весной
Выслушивая эти жалобы, Серго Орджоникидзе задумчиво смотрел на вершину Ай-Петри, где вечно гуляет ветер. На следующий день он организовал производственное совещание с одним вопросом на повестке: а нельзя ли для освещения всеми любимой здравницы использовать даровую силу ветра? Если можно, то как?
Ветроэлектростанции, или попросту ветряки, небыли в то время новостью, но в большинстве своем они были маломощными, с грехом пополам оправдывали производственные и эксплуатационные расходы, казались допотопными и совсем не эстетичными на вид. Здесь же нужен был ветряк, способный озарить весь курортный берег, и в довершение к этому он должен стать украшением крымского пейзажа.
По возвращении в Москву Орджоникидзе предписал объявить конкурс на проект ветровой электростанции для Южного берега Крыма.
С объявлением об этом конкурсе, напечатанным в «Известиях», пришел к Никитину в гости Юрий Васильевич Кондратюк. Сообщение о конкурсе ничуть не вдохновило Никитина, но, как он ни старался убедить друга, что ввязываться в общесоюзный конкурс — бесполезная трата времени, Юрий Васильевич стоял на своем.
— А я думал, что ты обрадуешься. Мне кажется, я почти уверен — это наш с тобой выигрышный шанс. Ты спроектируешь бетонный ствол башни, а я повешу на него ветроэлектростанцию моей новой конструкции. Кое-какие дельные мысли у меня уже есть. Вместе мы обставим кого угодно, вот увидишь!
Никитин бесповоротно отказался.
— Если тебе мало твоего космоса, то с меня довольно моего вокзала. Теперь я буду делать только то, что требует от меня заказчик. Ни на какую самодеятельность я больше не согласен.
Николай уверял Кондратюка, что к конкурсу наверняка привлекут академиков, высокопоставленных ученых и даже целые институты. Кто же там обратит внимание на неизвестного инженера и практика-самоучку? Кондратюк не обиделся, но и не отступил. Для него вопрос участия в конкурсе был давно решен. Но он понимал, что в одиночку ему ветроэлектростанцию не поднять. Юрию Васильевичу нужен был для этой работы Никитин и только Никитин с его конструкторскими способностями и изобретательской фантазией. Кондратюк не стал тратить лишних слов. Он взял лист картона и начал чертить, а Никитин ходил вокруг него и с любопытством заглядывал через плечо. Кондратюк чертил до той поры, пока Николай не сказал ему:
— Прежде чем чертить, нужно найти конструктивную идею, а у тебя ее нет! Ствол башни и двигатель должны взаимно уравновешивать друг друга, поэтому стволу надо придать избыточную жесткость. Из этих условий и должна произрасти идея сооружения.
— Ты знаешь эту идею?
— Мне кажется, знаю.
— Вот и давай ее.
Башня должна быть мощной, как Форосский маяк. Это условие выполнить несложно. Однако она должна вращаться вместе с машинным залом, то есть вместе с самим двигателем, поворачивать его лопастями к ветру. Вот тебе идея: монолитная башня должна вращаться!.. Но ты знаешь, что если мы выполним это условие, то мы можем нагружать башню как нам заблагорассудится. Ты чувствуешь, чем наша идея способна разродиться?