Покорение высоты
Шрифт:
В старинном здании Российской академии наук им показалось, что жизнь, которой жила суетливая и горластая Москва, замерла. В мраморных коридорах было почти холодно, хотя на дворе стоял июль.
Они сидели в плюшевых креслах с лоснящимися подлокотниками и мучились от желания выбраться на улицу покурить. Прыткий молодой человек с проясняющейся в пушистых волосах ранней плешью выбегал к ним каждые пять минут из-за дубовой двери и, вкладывая в голос всю сердечность, на какую был способен, просил их не удаляться, что вот сейчас… Но это «сейчас» все длилось и длилось. И когда дверь притворилась в очередной раз, они встали и на цыпочках вышли из приемной. Никитин предложил уйти совсем, да и
Ослепительное солнце ярилось в небе, источая из политой клумбы белый пар. Розы разливали густой женственный запах. Покуривая, они глядели по сторонам, соображая, куда бы им направиться. Но дверь раскрылась, к ним выбежал беспокойный секретарь и стал хватать их за руки.
— Ну, что же вы, товарищи! Что же вы не сказали, что ограничены временем? Мы с академиком как-нибудь передвинули бы дела.
— Если вы хотите снова засадить нас в приемную — ничего не выйдет! — сказал Кондратюк, неторопливо докуривая папиросу.
Войдя в кабинет академика Галеркина, Николай почувствовал угрызения совести. Этот человек с утомленным взглядом провидца мог себе позволить подержать в приемной птиц и поважней, чем они с Кондратюком. Академик попросил у них позволения позвонить по телефону, сказал, что куда-то он сегодня не придет, и вышел из-за стола, чтобы пожать им руки и как следует разглядеть.
— Вот вы какие, сибирские Ползуновы! Наделали вы у нас шуму своим проектом. Хитро, надо сказать, задумано, хитро!
Академик достал красивую папку, в которой оказались их чертежи, и попросил рассказать, как они себе в реальности представляют осуществление проекта Крымской ветроэлектростанции.
Кондратюк заговорил об этапах строительных работ, но академик остановил его. Техническое задание, приложенное к проекту, он достаточно изучил, но до сих пор не представляет себе, как могут серьезные люди, умеющие строить элеваторы и вокзалы, закладывать в проект чуть ли не двухсотметровую бетонную башню да еще навешивать на нее многотонные агрегаты.
Не прошло и десяти минут, как вежливая беседа превратилась в жаркое сражение. Академик доказывал, что башня обязательно упадет еще до того момента, как ветроколеса придут в движение, а если вдруг устоит каким-то чудом, то самые малые перебои во вращении сорокаметровых лопастей покроют бетон сетью трещин, и весь ствол башни рассыплется в прах.
Понаблюдав за течением спора и не найдя возможности вставить свое слово, Никитин громко произнес свою излюбленную фразу:
— Не надо спорить, давайте лучше считать!
Спор затих, несмотря на то что Кондратюку и Галеркину явно нравилось пикироваться и парировать обоюдоострые суждения.
Никитин попросил лист бумаги и написал в один столбец несколько формул, с помощью которых он производил расчеты тела башни на прочность. Потом отдельно привел укрупненные расчеты на устойчивость, до которых додумался в поезде по дороге в Москву. Сведи эти формулы в стройные математические ряды, Никитин показал, как он учитывал отклонения эксцентриситетов, вызываемых напором ветра.
Академик Галеркин сосредоточенно тер пальцами лоб. На его глазах родилась новая теория, которая, если вдруг не окажется ложной, даст зарождающейся строительной индустрии новый инструмент универсальной ориентации строителей на большой высоте. Расчет башни ветроэлектростанции был произведен с учетом разнообразных форм колебаний на принципиально новой основе, как будто не ветер производил давление на башню, а наоборот: сопротивляясь ветру, башня сама меняла свой эксцентриситет, используя собственный запас прочности, образующийся при центральном сжатии. Башня наделена была способностью манипулировать собственной жесткостью и весом, превращать их из недостатка в достоинства. Острый глаз академика увидел в этом инженерном математическом аппарате блистательный пример учебы конструктора у природы —
Магическое действие произвела на академика убедительность инженерных расчетов. Он еще какое-то время пытался найти изъян в цепи логических следствий, но, не найдя его, сказал:
— Довольно, допустим, башня стоит. Займемся электроагрегатами. Почему обмотка якоря у вас здесь? Почему в двигателе все шиворот-навыворот?
Кондратюк не спеша извлек из портфеля действующую модель, выдернул вилку большой настольной лампы из розетки и подключил свой ветровой двигатель. Академик Галеркин попросил у Кондратюка отвертку и разобрал двигатель. Делал он это сосредоточенно и с явным наслаждением. Изучив хитрости устройства, он без лишних расспросов точно собрал модель и вернул ее хозяину.
— Ну те-с, что прикажете с вами делать?! — сказал академик и весело взглянул на них. Чувствовалось, что он все более склоняется к убеждению, что этим сибирским умельцам можно доверять стройку ветроэлектростанции. Они беспечно сидели перед ним и счастливо улыбались.
— Вот что, молодые люди, — сказал Борис Григорьевич Галеркин, — я ведь, знаете ли, сам больше инженер, чем теоретик, и представляю, каково это не дать инженеру самостоятельно соорудить свое детище. И вот что я по вашему поводу думаю: нечего вам с вашими способностями в своей Сибири делать. Ваше место здесь! Но предупреждаю, что, несмотря на мое заступничество, без которого вы здесь просто пропадете, вам нужно крепко запомнить, что здесь у нас не сибирские просторы; полет вашей фантазии, каким бы высоким он ни был, постараются заземлить, а то и в землю вогнать. Здесь место под солнцем стоит гораздо дороже, зато и возможности достаточно широки… Наука, должен вам сказать, дама чрезвычайно капризная, она любит только лидеров. У нее есть и другая особенность, о которой всегда нужно помнить: хотя таких светлых голов, как ваши, науке всегда будет не хватать, она никого никогда не торопится признавать, потому что ей нельзя спешить. Инженерам — можно и даже нужно, а ученым торопиться нельзя, иначе под личиной таланта полезет конъюнктура. Вооружайтесь верой в собственные силы, учитесь драться за право изобретать. Далеко не всем выпадает доля одаривать человечество плодами своего ума. Одолейте науку, взнуздайте ее, и она верно будет служить вам всю жизнь… а вы — ей.
Получив столь странное напутствие, Кондратюк и Никитин направились в Центроэнергострой, куда был передан их проект. Более трех лет продолжалась доводка проекта и составление рабочих чертежей по возведению Крымской ветроэлектростанции. Сам нарком следил за ходом этой работы, в процессе которой авторам проекта пришлось решить невероятное количество инженерных задач. Никитин черпал новые знания в таких областях, о которых он прежде знал только понаслышке: ему пришлось основательно изучить неизвестные прежде разделы теоретической и прикладной механики, электротехнику и даже баллистику. В этих областях наука сделала за последние годы семимильные шаги.
Теперь Николай Никитин четко видел перед собой весь путь инженерной мысли от основополагающих идей конструкции Крымской ветроэлектростанции до детальнейших подробностей ее возведения. Все, что прежде приходилось ему строить, додумывалось на ходу. Решения зачастую принимались прямо на стройплощадке. В проекте же ветроэлектростанции был обоснован не только каждый этап строительства, но и учтены особенности монтажа, хотя в горной местности сооружений такой высоты еще никто не возводил. Наконец Крымская ветроэлектростанция потребовала воплощения в материале.