Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Шрифт:
Старшина Эванс сильно страдал от обморожения, которому, как Уилсон помнил ещё со времён «Дискавери», он всегда был подвержен. Скотт заметил 30 января, что у Эванса «отвалились два ногтя на руках… руки у него действительно в очень плохом состоянии, и, к моему удивлению, есть признаки, что из-за этого он начинает впадать в уныние — я всё больше разочаровываюсь в нём».
Скотт не испытывал симпатии к инвалидам, более того, он ожидал, что его люди будут переносить несчастья молча. Он не видел, что Эванс имел и физические, и психические недостатки.
В каком-то смысле для Эванса поход к полюсу значил больше, чем для остальных. Он решил — и Скотт его в этом поддержал, — что сразу
Кому-то из них — возможно, Оутсу — удалось успокоить Эванса и убедить его продолжать тащить сани. Но тут неожиданно добавились физические проблемы.
Эванс был самым крупным и тяжёлым человеком в партии. Тем не менее он получал тот же рацион, что и остальные. Поэтому он страдал от недоедания больше всех. Недостаток калорий ощущался всё сильнее, и состояние его здоровья пропорционально быстро ухудшалось. Все теряли в весе, но Эванс — больше остальных. Рана на руке, которую он получил, укорачивая сани, не поддавалась лечению, и к концу января он был совершенно неспособен выполнять какие-либо хозяйственные дела в лагере. Мало того что он стал таким беспомощным — из-за физической слабости он чувствовал себя вдвойне проигравшим. Скорее всего, именно это способствовало тому, что он сломался. Скотт всегда слишком многого от него ожидал и слишком тяжело его нагружал.
В начале февраля Эванс начал быстро деградировать. Были периоды просветления, но в целом он всё хуже и хуже соображал, стал медленным и апатичным. Его слабость прогрессировала, и в итоге наступил периодический паралич. Помимо неопределённого замечания Скотта о том, что, судя по словам Уилсона, он, должно быть, «повредился в уме в результате падения», никакого письменного диагноза не сохранилось, и от чего страдал Эванс в действительности, до сих пор остаётся тайной. Одним из правдоподобных объяснений может быть гипотермия — слишком низкая температура тела. Но пока наиболее убедительный диагноз — это цинга. Он основан на том, что падение всего лишь ускорило резкое ухудшение состояния здоровья Эванса.
4 февраля, начав спускаться по леднику, Скотт и Эванс по пояс провалились в расщелину, причём Эванс дважды. В горах такие случаи являются обычным делом, но в тот вечер Скотт записал, что Эванс «становится ещё более тупым и ни на что не годным», а на следующий день он уже «вообще ничего не соображал».
Рана, которая не поддавалась лечению, гноившиеся порезы и продолжительные кровотечения из носа также подтверждают, что после ухода с полюса Эванс страдал от нарастающей нехватки витамина С и, возможно, находился на ранней стадии цинги. Одним из следствий этой болезни является истончение стенок кровеносных сосудов. В таких условиях даже лёгкого шока от попадания в расщелину, как в случае с Эвансом, могло быть вполне достаточно для повреждения внутричерепных сосудов и медленного кровоизлияния в мозг. Этим и могло объясняться всё происходившее с ним.
Пять человек были втиснуты в палатку, предназначенную для четверых. Жуткое ощущение — жить бок о бок с товарищем, теряющим разум. Они боялись, не станет ли Эванс буйным, однако большую часть времени он, казалось, пребывал в оцепенении, с трудом осознавая, что происходит вокруг него. В конце концов, все они были уставшими, голодными, ослабевшими. Все страдали от холода и недоедания. Поэтому никто — и меньше всех Уилсон — не хотел так близко наблюдать психическое помешательство в то время, когда сама мысль о том, чтобы заглянуть поглубже в глубины собственного разума, была невыносима.
Снова заканчивались продукты. Партия вышла 13 февраля со склада, расположенного на середине ледника, с запасом еды на три с половиной дня, но, как сказал Скотт, «мы не знаем, насколько далеко находимся от следующего склада… Мы впрягаемся в сани ради еды… Мы сократили рацион, меньше спим; чувствуем себя довольно усталыми».
Тягостной неизвестности и горьких свидетельств некомпетентности Скотта при подготовке похода было вполне достаточно для того, чтобы повергнуть в состояние подавленности даже людей, находившихся в полном уме. Вполне возможно, что у всех членов партии в разной степени началась апатия. У Эванса случился кризис 16 февраля. В полдень он упал от изнеможения, совершенно больной, с сильным головокружением. Оутс, как обычно, описал ситуацию без прикрас и эпитетов:
Эвансу… первому пришлось бросить упряжь, сесть в сани, а позже заявить, что он не может идти дальше. Если он не придёт в себя до завтра, одному Богу известно, как мы доставим его домой. Вероятно, мы просто не сможем везти его в санях.
Сам Эванс к этому моменту превратился в жалкую развалину, но его тащили с собой до последнего. На следующий день он, казалось, почувствовал себя лучше, вначале даже впрягся в сани, но потом впервые не смог их тащить. Его спутники пришли в полное отчаяние. Они снова попытались как можно быстрее добраться до следующего склада, поскольку продукты почти закончились и любое промедление грозило бедой. У Эванса что-то случилось с ботинками. Его оставили одного приводить себя в порядок и велели незамедлительно догонять партию.
После обеда [пишет Оутс], когда Эванс так и не появился, мы встали на лыжи и пошли его искать. Мы со Скоттом шли впереди и увидели его ползущим по снегу на четвереньках в самом жалком состоянии. Он не мог идти, и тогда двое других отправились за пустыми санями, и мы привезли его в палатку.
Не скрывалась ли за этим более или менее сознательная попытка бросить Эванса? Следующая ремарка в дневнике Скотта, пожалуй, только подтверждает такие подозрения:
Использую эту возможность сказать, что мы связаны нашими больными товарищами… В случае с Эдгаром Эвансом… безопасность остальных, кажется, требовала, чтобы его оставили, но Провидение сжалилось над ним в последний момент.
Когда Эванса положили в палатку, он впал в кому — и той же ночью умер, не приходя в сознание.
Почти немедленно после этого они двинулись в путь, прошли через торосы и отыскали свой склад в нижней части ледника. Там Скотт и его спутники впервые за целую неделю нормально поели и, как он заметил, «позволили себе пять часов сна… после этой ужасной ночи», прежде чем продолжить движение через «Ворота» к Шэмблз-Кэмп, той самой «скотобойне», где были убиты пони.