Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Шрифт:
Это «нужно» говорит о многом. У сдержанного Уилсона оно означает суровое осуждение. Ведь Скотт ради собственных амбиций рисковал жизнями своих спутников и был готов к ещё большему риску, чем тот, в котором признавался. Тайная запись в его навигационном блокноте говорит о том, что он планировал идти вперёд ещё в течение двух недель, с тем чтобы вернуться к складу, оставленному по дороге, лишь 14 февраля. Продуктов, растянутых до предела, хватило бы только до этого дня, но не дольше.
Когда они повернули назад, погода переменилась и двигаться стало трудно. Скотт несказанно удивился этому факту. Изменчивость снега, скользкого сегодня и липкого уже
Из дневника Скотта видно, как он мечется между безрассудством и угрызениями совести. В день, когда они повернули назад,
невозможно было не почувствовать некоторой тревоги по поводу будущего — невозможно было не признать, что у нас мало провизии.
И два дня спустя:
Смешно вспоминать ту лёгкость, с которой мы собирались проделать наше обратное путешествие, видя, в какую борьбу за выживание оно превратилось.
Их жизни зависели от того, удастся ли найти склад, оставленный ими в сотне миль к западу, где хранились продукты, необходимые для возвращения на корабль. Как и всё остальное, он тоже был устроен без учёта требований безопасности. Склад пометили единственным флагом — булавкой в бесконечной пустыне. Скотт зафиксировал это место крестиком на карте открытой ими местности. Он исходил из того, что раз в тот момент видимость была идеальная, то и по возвращении всё будет выглядеть так же, поэтому удивился и возмутился, когда увидел, что теперь в этом месте всё окутано туманом. Кажется поразительным, что после двадцати лет, проведённых на флоте, встречаясь с ветрами и сталкиваясь с различными капризами погоды, он напрочь забыл о таком элементарном явлении природы, как туман.
В самый критический момент туман вдруг слегка рассеялся, и они увидели склад — маленькую точку, очень далеко, в неожиданном для них квадрате. Окажись погода чуть хуже, дела их были бы совсем плохи. Они погибли бы в том буране. Резервов не оставалось, продукты почти кончились.
К этому моменту все трое уже сильно страдали от цинги: конечности опухли, суставы болели. Сани они тащили сами, по словам Скотта, «медленно, монотонно и выматывающе, но… это всё равно бесконечно лучше, чем управлять сворой усталых и голодных собак». Несколько выживших собак давно потеряли остатки уважения к хозяевам и отказались работать. Им позволили идти рядом в надежде, что позднее всё-таки удастся заставить их тянуть сани.
Но, после того как люди два дня подряд сами тащили еду для собак, Скотт смирился с неизбежностью. Он приказал Уилсону (который обычно выступал в роли мясника; грязная работа — убивать без ружья) покончить с Нигером и Джимом, последними выжившими собаками.
После обнаружения склада их возвращение превратилось в стремительное бегство от неудержимо надвигающейся беды. Все трое — Скотт, Уилсон и Шеклтон — ослабели от цинги и голода. Первый же буран мог окончательно погубить их. Это было следствием бессистемного и некомпетентного планирования Скотта, к которому трудно почувствовать симпатию, но можно искренне сожалеть о судьбе его компаньонов, ставших жертвами бездарной политики своего лидера.
Чтобы уменьшить вес поклажи, Скотт бросил лыжи, которые считал причиной всех своих бед, хотя на самом деле так и не научился ими пользоваться. «Привыкаешь идти даже по рыхлому снегу, — оправдывался он в своём дневнике 5 января, — и то облегчение, которое мы вначале испытывали, вставая на лыжи в таких случаях, теперь совсем не ощущается».
18 января, примерно в ста милях от корабля, Шеклтон внезапно упал, почувствовав резкую боль в груди. С момента, когда началась цинга, он оказался самым слабым из всех троих. С каждым днём ему становилось всё хуже. Симптомы — головокружение, одышка и кашель с кровью — показывали, что он болен не только цингой. У него были шумы в сердце: заболевание, которое, как правило, вызывается ревматической лихорадкой, перенесённой в детстве. Обычно это не опасно, но в состоянии стресса может обернуться бедой. В другом полярном путешествии у Шеклтона случился инфаркт.
Упал Шеклтон отчасти из-за переутомления. Каждый его мускул, каждая мышца были истощены до предела. Он тащил сани и не берёг себя. Его горячий нрав и демоническая энергия приводили к тому, что он часто взваливал на себя двойной груз. Кроме того, он испытывал болезненное желание доказать Скотту, что на многое способен. И теперь очень переживал из-за своей слабости.
Много позже Шеклтон рассказывал, как, лёжа в палатке, услышал слова Уилсона о том, что он не выдержит дороги, и крикнул им, что переживёт их обоих.
«Десять лет спустя, — обычно говорил Шеклтон, — в миле от того самого места и Скотт, и Уилсон умерли, а я всё ещё жив». Независимо от степени правдивости его истории, она хорошо отражает суть этой карикатуры на полярное путешествие. Шеклтон принуждал себя держаться исключительно за счёт силы воли, изредка помогая своим спутникам тянуть сани, но почти всегда шёл самостоятельно. Его горячность и напряжённые отношения со Скоттом приводили к тому, что он считал приказ последнего избегать перенапряжения и тяжёлой работы не проявлением доброты, продиктованным лучшими побуждениями, а сознательной попыткой унизить его.
Конфликт между ними перешёл в фазу неприязни и подспудно враждебной жалости. Слишком часто Скотт терял терпение, общаясь с Шеклтоном, и тогда Уилсону приходилось срочно объявлять перемирие. Они вряд ли могли позволить себе роскошь ленивой перебранки. По вине Скотта им грозила очевидная опасность. Был допущен перерасход запасов. Они вполне могли столкнуться с тем, что продукты закончатся раньше, чем удастся дойти до следующего склада. Туман и несколько бурь, которые воспринимались как предупреждения, сократили их дневные переходы. Они всё сильнее сомневались в возможности спасения. Вдобавок ко всем бедам Скотта ещё раз застал врасплох неизученный им снег, на этот раз — ломкий наст. После того как они несколько часов прорывались вперёд по нему, на каждом шагу испытывая мучительную боль в воспалённых, изъеденных цингой суставах, Уилсон сухо написал: «Мы сожалеем, что выбросили лыжи». Но ему всё-таки удалось убедить Скотта оставить одну пару на случай, если кто-то заболеет.
Этим лыжам Шеклтон и обязан своим спасением. Надев их во время перехода по насту, он смог держаться на поверхности, не утопая в снегу. В своём ослабленном состоянии он ни за что бы не перенёс этот путь без лыж.
По иронии судьбы следующий склад заметил как раз Шеклтон. Из-за плохой видимости и неудачной отметки на карте они снова едва не пропустили его, подвергаясь смертельной опасности. У них ещё оставалась какая-то еда, но моральное и физическое истощение достигало критической точки. Через несколько часов после того, как они нашли склад, начался первый за всё время их похода настоящий буран. По словам Скотта, «случись он день или два назад, обстоятельства сложились бы совсем по-другому». Они пришли на удивление своевременно. Это была генеральная репетиция несчастья.