Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Шрифт:
Пока пережидали буран, у Шеклтона случился ещё один, более сильный приступ. И снова Уилсон готовился к худшему, но Шеклтон поднялся. Третьего февраля, когда они вернулись на корабль, Шеклтон уже передвигался самостоятельно, являя собой живое воплощение своего родового девиза Fortitudine Vincimus: «Выносливостью преодолеем».
Глава 13
Возвращение на «Дискавери»
Всё это происходило между двумя знаковыми историческими событиями — прокладкой подводного кабеля и изобретением беспроводной связи. Западный человек приучался к мгновенной связи с любой точкой на Земле. Однако вдали от
Вернувшись на «Дискавери», Скотт не только оказался в безопасности в наиболее критический момент, но и обнаружил, что их изоляция окончена. Пришёл спасательный корабль.
Это был тот самый «Моргенен», зверобойное судно, на котором десять лет назад Амундсен отправился в своё первое арктическое плавание. Сэр Клементс Маркхэм купил его в Норвегии. «Моргенен» переименовали в «Морнинг» и переоборудовали в Лондоне, а командовать им сэр Клементс поставил Уильяма Коулбека. Там, где сэр Клементс не проявлял одержимости, он по-прежнему оставался хитрой старой лисой.
Коулбек, который плавал с Борхгревинком на «Саутерн-Кросс», был одним из немногих людей, знавших море Росса. Родом из Йоркшира, он служил в торговом флоте и оказался очень хорошим мореплавателем. Через семь дней после выхода из Новой Зеландии он отыскал «Дискавери» в этом дальнем уголке планеты по еле заметному следу оставленных Скоттом сообщений, обследовав свыше пятисот миль весьма условно нанесённой на карту береговой линии.
Скотт предполагал, что лёд отпустит «Дискавери». Но обнаружил, что корабль по-прежнему находится в плену, а между ним и «Морнингом», легко покачивающимся на волнах, ещё как минимум пять миль толстого льда.
Через десять дней после своего возвращения он понял, что в этом году «Дискавери» может не вырваться на свободу. И не слишком расстроился. Ведь это позволяло ему на совершенно законных основаниях отказаться от выполнения официального приказа о возвращении, привезённого «Морнингом», и, следуя секретным инструкциям сэра Клементса, оставаться на месте. Скотту требовалось время, чтобы восстановиться.
Результат предпринятого им похода — 82°17' — никого особенно не впечатлил. Самым ярким в этом броске на юг стало ощущение плохой организации. По словам Ходжсона, итог «довольно посредственный… Похоже, они пережили гораздо более трудные времена, чем признавались вначале». По сравнению с тем, чего достиг Нансен, этот результат казался ещё менее успешным, особенно учитывая то, какой ценой он был получен.
«Похоже, мы ни в чём не достигли особенных успехов», — так сам Скотт писал в письме Скотту Келти, секретарю Королевского географического общества. Однако это было не совсем справедливо. Пока Скотт шёл к югу, Армитэдж возглавил исследовательскую партию к Западным горам и стал первым человеком, достигшим Антарктической ледовой шапки. Это стало настоящим открытием (гораздо более значительным, чем достижение Скотта), которое сразу же оценили по достоинству. Бернацци перечисляет результаты Армитэджа в своём дневнике:
Типичный [антарктический] ледник изучен до самого его источника… Пройдена дистанция примерно в 240 миль… с санями через горный, покрытый ледниками район… на 78° южной широты [достигнута] высота… примерно 14 500 футов… людьми, неопытными в передвижении по ледникам.
Результаты Армитэджа впечатляли больше, чем результаты Скотта. Да и в роли лидера он выглядел намного сильнее и уравновешеннее. Не надеясь на случай, он успешно справился с расселинами и высотной болезнью. Кёттлиц, умевший диагностировать лучше, чем Уилсон, успел предупредить его о начинающейся цинге, и Армитэдж при первой же возможности повернул назад, имея в запасе достаточно продуктов, сил и здоровья, хотя на горизонте уже виднелось манившее его плато. Он двигался медленнее, чем мог бы, но благодаря этому уберёг своих людей, не допустив несчастных случаев и болезней. Его возвращение на «Дискавери» было спокойным в отличие от сумбурного появления партии Скотта. Конечно, яркой эту историю не назовёшь. Но, как любил говорить американский исследователь Вилджалмур Стефанссон, «приключение — это признак некомпетентности».
В начале февраля Скотт начал подготовку ко второй зимовке. Он решил отправить б'oльшую часть торговых моряков домой, поскольку, как он признался адмиралу Маркхэму, «попытка смешать людей из торгового и военно-морского флота была ошибкой… они никогда не смогут ужиться вместе».
Среди тех, кто должен был вернуться, оказался «преданный анафеме» кок, а с ним — ещё несколько неугодных Скотту членов экипажа. Но самую горькую чашу он приготовил Шеклтону.
Стремясь оправдать себя, Скотт обвинил в посредственном результате своего похода на юг острую сосудистую недостаточность Шеклтона, забыв, что этот кризис случился уже после того, как они повернули назад. Скотт вообще испытывал странное презрение к инвалидам и без колебаний списал Шеклтона на берег по состоянию здоровья. Сам Шеклтон, усмотревший в таком решении намёк на недостаток мужества, был сильно расстроен. Похоже, он выздоравливал гораздо быстрее Уилсона, но на Большую землю отправляли именно его, а Уилсона оставляли на корабле. За помощью Шеклтон обратился к Армитэджу, второму по старшинству члену команды.
Учитывая, что факт выздоровления Шеклтона — по крайней мере от цинги — подтвердил доктор Кёттлиц, Армитэдж обратился с этим вопросом к Скотту, который после некоторого промедления сказал: «Если он не вернётся домой больным, то вернётся опозоренным». Скотт явно не хотел говорить это Шеклтону прямо в лицо. Но он не забыл мятежного поведения Шеклтона во время их совместного похода на юг и не хотел больше иметь дело с трудностями, вызванными внутренней силой и личным обаянием этого человека. Со стороны Шеклтона было наивно верить, что Скотт сумеет всё это простить и забыть. Ни один лидер не потерпит соперника — тот должен быть подчинён или устранён. На «Дискавери» не оказалось места для двоих — Шеклтон должен был уйти.
Время вынужденного возвращения домой наступило. Когда он сошёл с «Дискавери», направляясь к «Морнингу», вся команда разразилась напутственными криками. Это выглядело как настоящее низложение Скотта — именно так ситуацию восприняли все офицеры. Шеклтон умел находить общий язык с моряками как военно-морского, так и торгового флота. Для Скотта, который, по общему мнению, мог общаться только с офицерами военно-морского флота, это всегда являлось дополнительным раздражающим фактором, порождавшим в нём чувство неполноценности.
2 марта «Морнинг» поднял паруса. В путь его провожали Скотт с несколькими спутниками. Один из офицеров «Морнинга», младший лейтенант Эванс, в будущем адмирал лорд Маунтэванс, оставил потомкам описание сцены их прощания с кораблём, который уходил в сопровождении эскорта китов, выпускавших фонтаны воды, а также круживших над ними в вышине чаек и поморников:
Мы смотрели с кормы на небольшую группу людей, сгрудившихся в печальном одиночестве на краю ледяного моря… Мы смотрели на них, пока экипаж Скотта окончательно не исчез из вида, и тогда бедный Шеклтон… потерял самообладание и зарыдал…