Покоритель джунглей
Шрифт:
— Значит, западня, а потом убийство! — воскликнул сэр Джон, невольно вздрогнув.
— Ничего подобного, ты свободно выйдешь отсюда. Но будь уверен, что каким бы ни был приговор, он будет приведен в исполнение ровно через три дня, несмотря на твоих сбиров, полицейских, часовых. Защищайся как следует и не надейся убежать от нас. Клянусь Богом, который един для всех, тебя будут судить с полной беспристрастностью. Прежде всего я хочу в нескольких словах пояснить ситуацию, в которой ты оказался.
— Этот мерзавец Кишнайя предал меня! — в ярости воскликнул вице-король.
— Нет, сэр Джон, твой союзник не изменил тебе. Знай только, что никто не может бороться с обществом Духов вод. Если бы мы захотели, ни один из солдат, посланных арестовать нас, не вернулся бы назад. Но нам было угодно создать у тебя видимость успеха твоих планов, чтобы затем с большей силой проявить наше могущество. Что касается твоего присутствия здесь, то наш браматма, переодетый паломником, не употребил никакого насилия, чтобы привести тебя сюда. Тебе известно, что мы обладаем способностью сломить любую волю одной силой взгляда, и ты сам, по доброй воле…
— Довольно шуток, — прервал его сэр Джон, который наконец понял, как его завлекли сюда. — Я в вашей власти. Что вам от меня нужно?
— Сейчас ты услышишь обвинение, которое мы поручили составить браматме.
— Я не признаю этого смехотворного подобия суда. Ни один трибунал в Индии не может существовать без разрешения королевы. По какому праву вы присвоили себе эту власть?
— Наше право выше права твоей государыни, сэр Джон Лоуренс, — ответил старший из Трех. — За ним восемь веков существования, оно родилось в недрах нашей родины, когда древняя Земля лотоса склонилась, трепеща, под тяжким игом чужеземцев. Не тому, кто правит силой, говорить о праве и справедливости! Покажи мне договор, по которому Индия добровольно отдала себя во власть Запада… Чужеземцы смиренно явились сюда, привлеченные нашими богатствами, вымаливая у набобов маленький клочок земли, чтобы обосноваться там. Всюду они сеяли раздоры и ненависть и, пользуясь нашими междоусобицами, постепенно распространили свое господство на всю страну. Взяточничество, грабеж, насилие — вот на чем основано ваше право! Ну что ж, если ты правишь нами по праву сильного, то мы защищаемся по праву, более достойному уважения, — по праву слабого. Да, в течение восьми веков мы защищали слабого от сильного, угнетенного от угнетателя, мы и сегодня не изменяем этому священному долгу.
Старший из Трех произнес эти слова так властно и убежденно, что сэр Джон Лоуренс не пытался больше протестовать.
— Я здесь не для того, — твердо ответил он, — чтобы спорить с вами о превратностях исторических судеб народов. Мне поручено королевой управлять Индией, и до последнего дыхания, пока у меня будет хоть малейшая власть, я не выпущу из рук вверенные мне бразды правления.
— Тебя лично никто не обвиняет в узурпации власти, — вмешался браматма. — Каково бы ни было ее происхождение, не о ней речь, и не ты за нее в ответе. Я требую у тебя отчета за пролитую тобой невинную кровь. Когда все уже сложили оружие, ты хладнокровно, без всякого повода, даже вопреки правильно понятым интересам твоей страны, залил две трети Индии кровью, превратив их в руины. В Серампуре, Агре, Бенаресе, Дели, Лакхнау, Хардвар-Сикри и в сотне других мест пьяные солдаты убивали женщин, детей, стариков и тех, кто поверил твоим лживым обещаниям и спокойно вернулся домой. Если верить только официальной статистике, более миллиона человек погибло во время этих неслыханно жестоких репрессий, проведенных с одной целью — подавить у индусов всякую волю к сопротивлению, обескровить страну.
Голос браматмы задрожал от негодования.
— Сэр Джон Лоуренс, ты уничтожил два поколения, от восемнадцати до тридцати лет. Любое живое существо, без различия пола и возраста, становилось жертвой твоих палачей. Ты совершил гнусность, которой нет равной в истории, — ты погубил молодых матерей, и на двадцать лет Индия станет бесплодной. С твоим именем связан позорный случай, навечно заклеймивший тебя: когда зверь в обличье человека по имени Максвелл, уже заплативший свой долг, спросил тебя, как поступить с жителями Хардвара, ты велел собрать их на площади и стрелять по человеческому стаду до тех пор, пока никого не останется в живых. И когда мерзавец спросил: «А грудные дети?», ты ответил с улыбкой, которая заставила содрогнуться даже это чудовище: «Было бы слишком жестоко разлучить их с матерями». (Исторический факт.) Приказ твой был выполнен. Найди среди знаменитых убийц, кончивших жизнь на эшафоте, хоть одного, кто согласился бы подать тебе руку!
Обескровив Бенгалию, ты решил опустошить Декан. Но этого не будет, чаша терпения переполнилась, и час правосудия пробил. Мы могли бы убить тебя как обычного злодея, но мы хотели услышать, не найдешь ли ты хоть какого-то оправдания своим преступлениям. Во имя Индии в слезах и матерей в трауре я требую от трибунала Трех приговорить этого человека к смерти!
— Сэр Джон Лоуренс, что вы можете ответить? — спросил председатель.
— Ничего! — бросил обвиняемый твердо и с презрением. — Отвечать — значит признать вас моими судьями.
— Хорошо! Вы сами этого хотели.
Обратившись к своим товарищам, старший из Трех сказал:
— Во имя неба, во имя всего человечества, чьи права превыше прав завоевателей и тиранов, какого наказания заслуживает этот человек?
— Смерти! Смерти! — ответили двое судей.
— Справедливо! — сказал старший из Трех, одобрив вердикт. — Мне остается только произнести приговор… Во имя высших Духов, летающих над водами, невидимых вождей нашего общества справедливости, мы, Трое…
— Подожди, старший из Трех! — вмешался мнимый паломник. — Позволь мне сделать последнюю попытку, чтобы спасти этого человека помимо его желания.
— Похвальное намерение, сын мой. Мы слушаем тебя.
— Сэр Джон Лоуренс, несмотря на твои преступления и причиненное тобой зло, я первый попрошу, чтобы тебя пощадили, если ты поклянешься честью исполнить то, о чем я тебя прошу.
— Я не свободен и в таком положении отказываюсь брать на себя какие бы то ни было обязательства, будь они даже почетны и справедливы.
Сэр Джон знал, что члены тайного трибунала никогда не нарушают данное ими слово, обещание отпустить его сразу после вынесения приговора вернуло ему смелость. Он сказал себе, что днем и ночью окружит себя шотландцами и сможет не бояться кинжала правосудия. Поэтому он решил не идти ни на какой компромисс.
— Тем не менее выслушай меня, сэр Джон. Будь уверен, что как только приговор будет вынесен, он будет приведен в исполнение, несмотря на любые меры предосторожности. Но это не все. Знай, что грозное восстание, в котором на сей раз примет участие вся Индия, вот-вот начнется и что силы, которыми ты располагаешь, будут сметены могучим потоком в двадцать три миллиона человек.
— Благодарю, что предупредили меня, — с язвительной усмешкой ответил вице-король.
— Не радуйся раньше времени, — продолжал мнимый паломник. — С владычеством Англии будет покончено, но сколько до этого прольется крови… Так вот, все еще можно устроить. Пусть твоя страна даст Индии ту же свободу, что и колониям в Австралии и Канаде, то есть самоуправление. Пусть она признает права Нана-Сахиба на трон Ауда, объявит всеобщую амнистию. Употреби на это свое влияние, и Индия навсегда согласится на покровительство Англии. Я пообещал раджам юга и Нана-Сахибу сделать тебе это предложение и сдержал слово. Если ты согласен, ты спасешь свою жизнь и вернешь несчастной, истерзанной стране мир и счастье. В то же время ты сохранишь для Англии самую драгоценную жемчужину в ее колониальной короне… Если бы ты знал, кто я, то понял бы, как тяжело мне укреплять пусть не деспотическое господство, но хотя бы британский протекторат над старой землей браминов!
— Кто же ты на самом деле? — с интересом спросил сэр Джон.
— Я временно исполняю обязанности браматмы, но я не Арджуна, как думали вы с Кишнайей. Я тот, кого народ зовет Покорителем джунглей, защитником правосудия.
— Фредерик де Монморен! Ты — Фредерик де Монморен! — воскликнул вице-король, глядя на него со жгучим любопытством. — И ты не боишься открыть мне свои планы и свое имя?
— Я могу это сделать, не подвергая опасности ни дело, за которое борюсь, ни свою жизнь, сэр Джон Лоуренс… Я жду твоего последнего слова!