Покоритель джунглей
Шрифт:
— Салам, бабу! — сказал он туземцу, едва завидев его. — Как вы провели ночь?
«Бабу» называют обычно богатых индусов, принадлежащих к высшим кастам. Поэтому туг был чрезвычайно польщен.
— Салам, сахиб! — ответил он. — Под крышей добрых людей всегда прекрасно спится… Вы рано встаете, сахиб, солнце еще не поднялось.
— Самое лучшее время для рыбной ловли, а раз мы сегодня уезжаем отсюда, я не хочу пропустить последнюю рыбалку. Вам когда-нибудь случалось так развлекаться?
— Нет, признаюсь, я в этом ничего не смыслю.
— Вы удивляете меня, бабу. Этому замечательному занятию отдавали дань самые светлые головы, мыслители и философы. Пока руки заняты, дух свободно парит, предаваясь самым возвышенным размышлениям. Не хотите ли сделать со мной круг по озеру?
«Я ошибся на его счет, — подумал Кишнайя, — он самый настоящий дурак, как я раньше не догадался! Тоже мне рыболов! А ведь когда-то европейцы из Нухурмура слыли за серьезных противников».
— Ну как вам нравится мое предложение? — настойчиво спросил Барбассон.
— Я рад сделать вам приятное, сахиб, — ответил туг, все подозрения которого рассеялись.
— Так едем! Сейчас самое время клева, обещаю вам к завтраку блюдо по моему рецепту.
— Сахиб занимается и стряпней? — спросил Кишнайя с наивной снисходительностью.
«Рыболов и повар, вот бедняга, — подумал туг. — И таким людям поручено охранять Нана-Сахиба! После отъезда Покорителя джунглей не стоило никакого труда захватить принца… Если б я знал!»
— Кухня, бабу, не имеет для меня тайн, — продолжал провансалец. — Каждый день я стряпаю для принца всякую вкуснятину — пальчики оближешь! — И он от удовольствия прищелкнул языком. — Напрасно он уезжает, право слово. Вместо того, чтобы снова связываться с англичанами, остался бы лучше здесь, я его так холю и лелею… В конце концов, это его дело, всяк по-своему понимает, что такое счастье.
Понемногу туг совершенно успокоился. Поначалу он опасался какой-нибудь ловушки. Учитывая опасность взятого им на себя дела, ему приходилось постоянно быть начеку. Он бы никогда не согласился на подобную утреннюю прогулку ни с одним из туземцев, а уж тем более с европейцем из окружения Наны, ибо она была чревата опасностью. Если бы Барбассон не сыграл так великолепно свою роль, никогда бы Кишнайя не отважился отправиться с ним один на один, но у моряка был такой безобидный, такой добродушный вид!
— Итак, — сказал туг, который хотел окончательно успокоиться на счет Барбассона, — вы думаете, Нана не прав, второй раз испытывая судьбу?
— Конечно. Если б я мог помещать ему, он бы сегодня вечером не поехал с вами. Рисковать жизнью, когда можно жить себе тихо-спокойно? Да это настоящее безумие, которого я никогда не пойму. К тому же, если быть откровенным, — и тут Барбассон понизил голос, словно собирался сделать важное признание, — с его отъездом я потеряю замечательное местечко. Покоритель джунглей поселил меня в Нухурмуре, чтобы я в его отсутствие развлекал принца. Теперь я ему больше не нужен, а идти вместе с ним на войну — нет уж, пусть на меня не рассчитывают! Я доеду до Биджапура, вручу мою отставку графу де Монморену, а там — прощайте, ребята, я возвращаюсь во Францию.
Эти слова были сказаны тем более естественно, что после королевского подарка Нана-Сахиба моряк действительно собирался так поступить. Но теперь при виде старого врага, повинного в смерти Барнетта, к Барбассону вернулась вся его энергия, и он стал таким, как в былые времена.
Туг не верил своим ушам.
— Как, — удивленно спросил он, — разве не вы командуете Нухурмуром в отсутствие Покорителя джунглей?
Барбассон почувствовал, что от его ответа будет зависеть решение Кишнайи, ибо хитрый туземец, вроде бы соглашаясь, не сделал ни одного шага к выходу.
— Я, командую? — воскликнул он с прекрасно разыгранным добродушием. — Господи, да кем мне командовать? Я ни разу в жизни не держал в руках винтовку, командиром меня называют шутки ради. Командовал-то другой.
— Кто другой?
— Да Барнетт, черт побери. Его, бывало, не проймешь. Ну и показал он англичанам и душителям, где раки зимуют! Как, вы не знали Барнетта, правую руку Сердара?
— Он сейчас, конечно, с ним?
— Нет, он умер, — с волнением ответил провансалец.
Исчезли последние подозрения туга. Чего ему было опасаться рядом с таким тюфяком? С другой стороны, надо найти способ разговорить его и выведать у него массу подробностей о Нухурмуре и Нана-Сахибе.
— Идем, сахиб, я следую за вами, — сказал Кишнайя, который принял решение.
Словно молния сверкнула в глазах Барбассона, но, поскольку он шел впереди туга, тот, к счастью, ничего не заметил.
Через несколько минут они уже были на берегу озера, настал критический момент. В маленькой бухточке находилась знаменитая шлюпка, с помощью которой год назад Кишнайя ловко заманил в западню и арестовал своего нынешнего спутника и Барнетта. Барбассон боялся, как бы туг при виде шлюпки не вспомнил о происшедшем и не узнал его. Но провансалец так растолстел, что стал неузнаваем, к тому же густая борода почти скрывала его лицо. Кишнайя подошел к лодке, но ничто в его поведении не давало оснований для беспокойства.
Барбассон прыгнул в шлюпку, и туг, слегка поколебавшись, последовал за ним.
— Я думал, что мы будем ловить с берега, — тем не менее заметил Кишнайя.
— О, мы не будем заплывать далеко, — ответил провансалец, — но вон у того островка — он всего-то от нас в ста саженях — мы найдем куда больше рыбы.
Не прошло и пяти минут, как шлюпка пристала к островку и встала под единственным деревом, в тени которого могли укрыться рыболовы.
Барбассон приготовил удочку своему спутнику и показал, как ею пользоваться. Теперь, когда добыча была у него в руках, он хотел поиграть с ней, как кошка с мышкой. С изощренной жестокостью провансалец решил во что бы то ни стало съесть буйабес из рыбы, наловленной вождем душителей.
— Это его первая и последняя рыбалка, — прошептал он свирепо. При воспоминании об ужасной смерти Барнетта в нем просыпались самые варварские инстинкты.
Хотя туг был новичком, но рыбы было так много, а приманка так хорошо приготовлена, что каждая заброшенная удочка приносила улов. Через некоторое время Кишнайя заявил, что он давно так не веселился и скоро, пожалуй, станет страстным поклонником рыбной ловли.
— Тебе придется рыбачить в Ахероне, — пробормотал по-французски провансалец, пользуясь случаем вставить одну из немногих известных ему классических реминисценций.