Покоритель джунглей
Шрифт:
Небеса снизошли к Барнетту, пребывавшему в состоянии сладостного блаженства, и для полноты счастья послали ему дивные сны. Расквитавшись с Максвеллом в дуэли по-американски, о которой написала вся мировая пресса, он с помощью революции восстановил себя в правах, титулах, привилегиях и званиях, которые у него отняли англичане. Он вернулся к себе во дворец, чтобы отпраздновать реставрацию, ступая, как по ковру, по телам факиров, распластавшихся перед ним ниц. Из рук самого набоба Дели он получил орден Зонта и чин субедара Декана, что было равноценно званию маршала Франции. Короче говоря, усыпанный почестями, он выписал из Америки младшего брата, Вилли Барнетта, которого обожал, ибо никогда не видел, и передал ему
— К счастью, это был только сон! — заметил он покаянно. — Ведь я собирался сделать большую подлость. Впрочем, это было бы вполне на восточный манер, в духе местного колорита. Потом я бы, конечно, посадил на кол этого мерзавца черного евнуха, чтобы он знал, как строить пакости своим повелителям, это помешало бы ему проделать то же самое со мной… Все же нет! Хорошенько подумав, — тут он потянулся и зевнул так, что едва не вывихнул себе челюсть, — я решительно прихожу к выводу, что не стал бы душить старого набоба, несмотря на местный колорит и традиции, ибо я как раз уважаю традиции предков, а они… Но вообще-то жаль: среди Барнеттов еще не было монархов, в Америке это придало бы нашему семейству определенный блеск. Кто был бы удивлен, так это папаша Барнетт, он всегда предсказывал, что из меня не выйдет толку и что я кончу на виселице! Два дня назад я чуть было не угодил на нее, на эту знаменитую виселицу! Если бы я мог отрезать от нее маленький кусочек, говорят, это приносит счастье, а я уже известил семью о моей смерти… К счастью, для них это не будет сильным ударом, у Барнеттов сердца суровые, можно не опасаться, что кто-то из них помрет от радости, ознакомившись с нечаянной «уткой», которую я им запустил. Ведь в самом деле все было так серьезно, и если бы не слон Сердара… Кстати, раз уж речь зашла об утке, не убить ли мне одну-другую? Думаю, на сей раз я смогу их съесть спокойно. Два раза подряд носорог на нас не нападет, да и Ауджали со мной.
Продолжая монолог, он взял карабин и направился к озеру Калоо, на которое ему указал утром Рама-Модели. Озеро находилось в глубине джунглей, почти напротив грота. Подгоняемый навязчивой идеей, Боб смело углубился в чащу. Он прошагал примерно полчаса среди сплетенных лиан, карликовых пальм и кустов, где ему, конечно, было бы не пройти, если бы не помощь Ауджали, который хоботом вырывал кустарники с такой легкостью, словно это были пучки травы. Вдруг он услышал, как вдалеке прозвучал сначала один выстрел и следом за ним — второй.
— Надо же! — сказал Барнетт. — Похоже на карабин Сердара. Только у нас с ним стволы из литой стали. Я слишком хорошо знаю их чистый, серебристый звук, чтобы ошибиться. Что это он там делает? Впрочем, если продолжить линию, по которой я иду и которая как бы делит долину пополам, то она как раз приведет к тому участку горы, где находятся сейчас мои друзья. Наверное, долина в этом месте совсем неглубока, если звук выстрела донесся до меня так ясно…
Услышав выстрелы, Ауджали внезапно остановился, начал втягивать воздух хоботом и загудел, словно кузнечные мехи. Уши его, как два веера, ходили туда-сюда, мерно ударяя его по лбу, а умные глазки вопросительно уставились в пространство.
— Можно подумать, что он тоже узнал карабин хозяина, — промолвил Барнетт, заинтригованный поведением животного. — Вообще-то меня бы это не удивило. Нет ничего особенного в том, что, привыкнув к звуку, который так непохож на все остальные, слон стал различать его. Он способен на вещи куда более поразительные.
Через несколько минут, не слыша больше выстрелов, они снова тронулись в путь. Будучи опытным охотником и военным, Боб определил, что выстрелы были произведены на расстоянии двух — двух с половиной миль, то есть примерно трех-четырех километров.
Он уже увидел болота, со всех сторон окружавшие озеро, когда вновь прозвучали выстрелы, пять-шесть раз подряд, с интервалом в одну минуту. Теперь Барнетт находился к стрелявшему ближе, и сомнений больше не было — то был карабин Сердара. Любопытство Боба было живейшим образом возбуждено.
— Так-так! По-моему, дело пахнет дракой, во время охоты выстрелы не сыплются так часто. Неужто хотели обойтись без Боба Барнетта? О нет, этого я не допущу! Или я уже никуда не гожусь? Вам нужен землемер, чтобы искать проход в горах, — это дело не мое, и Барнетт готов остаться на кухне, но не предупредить меня, когда готовится заваруха, это значит пренебречь всеми приличиями, и мы посмотрим… А ну, мой храбрый Ауджали, вперед!
По-прежнему раздававшиеся выстрелы какое-то время служили им ориентиром, потом вдруг все смолкло, и Барнетт вынужден был идти наугад. Дорога, которая и без того была трудна, вскоре из-за болот стала непроходима. Это уже были не просто грязные лужи, преграждавшие путь и заставлявшие идти в обход, но длинная, беспрерывная вереница лагун, сообщавшихся с озером, в которых воды было по пояс. Подобные переходы были изнурительны, так как Боб нес на вытянутых руках патроны и карабин. Он уже подумывал, не забраться ли ему на шею Ауджали, несмотря на непреодолимое отвращение, которое он испытывал к этому способу передвижения, как раздался последний выстрел, прозвучавший совсем близко. И прежде чем Барнетт успел осуществить свое намерение, слон издал крик, в котором смешались тревога и радость, и ринулся вперед, позабыв о Бобе, который, увязнув по пояс в грязи, не знал, что ему делать — идти вперед или податься назад.
— Ауджали! Ауджали! Вернись! — кричал бедняга. — Ах, мерзавец, ну смотри у меня…
Но Ауджали, не внемля его мольбам, мчался вперед, вздымая вокруг фонтаны воды. Слон очень любил Барнетта, всегда припасавшего для него всевозможные лакомства, но раз уж благодарность не смогла удержать его, то еще меньше значили для Ауджали угрозы.
Какие не слышные для других звуки сумел уловить слон, отличающийся самым тонким слухом среди всех животных? Какие неуловимые токи взволновали его настолько, что он сделался глух к призывам Боба и бросил его в ситуации столь же опасной, сколь и комической? Ибо метрах в пятистах огромный крокодил, спокойно плавающий на поверхности озера, тут же нырнул, завидев Ауджали, но вскоре появился вновь неподалеку от янки… Барнетт должен был добраться до земли раньше, чем его заметит хищник, иначе Бобу было несдобровать.
Дело в том, что Ауджали благодаря совершенству своего слуха, о котором мы и понятия не имеем, прекрасно знал, куда он идет. Он шел туда, куда его звал долг, благородное животное спешило на помощь хозяину, попавшему в беду, и ничто на свете не могло остановить его порыв.
Казалось, что рукав Калоо помешает слону двигаться дальше. В два счета он пересек его вплавь и оказался на суше. Он бросился вперед и через пять минут был уже в той части джунглей, которая не так сильно поросла кустарником. Он заметил двух индусов, которые бросились бежать при его появлении, выказывая при этом отчаянный страх.
Это были Кишнайя и Веллаен, которые продолжали наблюдать за агонией своей жертвы и, приняв Ауджали за дикого слона, поспешили спастись бегством от его ярости.
Почти мгновенно слон остановился, на него плыли волны запахов. Он понял, что хозяин недалеко, и, ведомый своим безупречным обонянием, направился прямо к яме. Два эти чувства — обоняние и слух — так развиты у этого животного, что в Индии проводились поразительные опыты, которым можно поверить с трудом, если бы их истинность не удостоверяли самые серьезные авторитеты.