Покойник в кювете
Шрифт:
Тут же нашлись стаканы, и пошла игра.
Она прерывалась единственно на то, чтобы принять очередную дозу.
Играли молча и в некоторой степени профессионально, то есть партнеры главного, который банковал, более-менее ловко подыгрывали ему. Общими усилиями они обули Никиту на триста рублей, что не противоречило его планам.
Дальше пенсионеры играть отказались и уставились на него.
Никита достал из сумки вторую бутылку портвейна.
Суровые лица стариков смягчились до умиления.
– Ну это потом, – сказал главный. – А ты, Петька, организуй закусон. И сам знаешь что.
Петькой оказался старичок в потертой кепчонке и с грязноватыми очками на носу.
– Понял, – сказал он и вмиг исчез.
Разговор не завязался. Над столом зависло напряженное ожидание.
Оно разрядилось с приходом Петьки. Он водрузил на стол бутылку водки – ай да старички, подумал Никита – и разложил закусон, до того завернутый в плотную бумагу светло-коричневого цвета. Никита видел ее в магазине. Целая стопа лежала под рукой у продавщицы и, видно, была востребована в полной мере местной общественностью. Закусоном оказалась докторская колбаса, порезанная толстыми кусками, такие же ломти хлеба и зеленый лучок. Все было куплено на проигранные Никитой деньги.
Непочатую бутылку портвейна главный отложил в сторону.
– Это на потом, – сказал он и распечатал бутылку водки.
Про карты все забыли.
После первого же захода по водке за столом установилась дружеская атмосфера и завязался непринужденный разговор.
Никита подкинул тему – семья Смагиных.
Их здесь помнили до сих пор.
– Михална была ничего себе баба.
Так отозвался о матери Смагина пенсионер с белесыми глазами и челкой на лбу, предварительно шмыгнув носом.
– Нормальная, отзывчивая, – дополнил Петька. – Да, Филиппыч? – обратился он к главному.
Филиппыч степенно кивнул головой.
На предмет дать взаймы, догадался Никита.
– А вот муженек у неё был еще та сволочь, – сказал Филиппыч, и оба других пенсионера согласно закивали головами.
– Одно слово: хулиган, – поддакнул Петька.
– Слава богу, отдал концы. И настрадалась от него Михална.
– Так помянем ее добрым словом, – предложил старик с белесыми глазами.
Предложение поддержали единогласно. Выпили за упокой души Михалны.
Общение со стариками проходило без официального представления и знакомства, и это имело свои преимущества – случайно встретились и так же разошлись, как в море корабли. И никто никому ничем не обязан.
«А встретимся на улице, так друг друга не признаем», – подумал Никита.
– А вот за него пить не будем, – решительно заявил Петька. – Хоть он и помер.
– Не будем, – согласились его приятели.
– Кстати, сын недавно последовал его примеру, – сказал Никита.
– Юрка-то? Помер, что ли?
– А я о чем говорю?
– Неужто? А ведь он еще в соку должен быть. По возрасту, – засомневался Филиппыч.
– Точно говорю. Стороной, правда, слышал. Но от общего знакомого.
– Туда ему и дорога, – удовлетворенно сказал пенсионер с белесыми глазами.
– Что так?
– А то: яблоко от яблони далеко не падает.
– Тоже хулиганил? – спросил Никита.
– Не без того, – сказал Филиппыч, глядя в сторону.
Беседа прервалась. Пенсионеры о чем-то задумались.
О чем могли думать эти одинокие и вряд ли кому нужные старики, отжившие свой век?
Конечно, о былом.
«Того и гляди, посыплются из них воспоминания, скучные и замшелые, интересные только им одним», – с содроганием подумал Никита и решил оживить разговор в прежнем русле.
– Да… – прочувственно сказал он. – Я, конечно, не в плане оправдания, а в качестве констатации факта говорю – время было такое. Как ни крути, а молодость Юрки выпала на крутые девяностые. Многие тогда подались в братки.
Это была наводка на нужную тему. И, кажется, на нее клюнули.
– Да, было дело, – согласился самый общительный из троицы Петька. – Тяжелые были времена. Все выкручивались как могли.
– Вот и Юрке Смагину довелось отсидеть свое, – продолжил Никита. – Не выкрутился. А чему удивляться, если он еще с детства матери лишился.
– Кто это тебе сказал, что он в детстве матери лишился? – удивленно спросил Филиппыч.
– Так… Стороной слышал, – нейтрально ответил Никита.
– Опять небось от общего знакомого, – с неприязненной миной в лице сказал пенсионер с белесыми глазами.
– Ну да, – подтвердил Никита.
– Соврал он тебе.
– Михална мужа пережила этак лет на восемь. А то и десять. Как могла старалась направить сына по-правильному. Только он от рук еще с детства отбился. В отца пошел. И при нем еще сел, – сказал пенсионер с белесыми глазами и скосил глаза на главного. – Да, Филиппыч?
Филиппыч степенно кивнул головой и поставил точку в дискуссии относительно генеалогического древа покойного Юрия Петровича Смагина.
– Так что с детства семья у него была в полном составе, – сказал он.
Так появилась первая трещина в автобиографии Смагина-сына, рассказанная им доверчивой Анне Тимофеевне.
– На стреме стоял, – вздохнул Никита. – На том и попался.
– Опять соврал твой знакомый, – хихикнул пенсионер с белесыми газами. – Смага сам влез в чужую квартиру. А на стреме поставил Рогалика. Вот на пару они и сели.
– А что за Рогалик? Фамилия такая? – спросил Никита.
– Сам ты фамилия, – возмутился Петька. – Не фамилия, а прозвище. А фамилия его Рогов всегда была. Васька Рогов. Вот он был безотцовщина. И матери рано лишился. А присматривала за ним тетка.
– А у самой была своя банда таких же отпетых, – поддакнул Филиппыч.
– Так что сам видишь, какой был досмотр за Васькой. Это потом в суде учли и дали ему по нижней планке.
А не пресловутый ли это дядя Вася из Кочек?
Если да, то всё прекрасно сходится.