Покойся с миром
Шрифт:
Мария, порывшись в шкафу, наконец принесла темный ворсистый пиджак. Я примерил его, а она спросила:
— Куда мы поедем?
— В Бразилию, — ответил я. — Сидит неплохо.
— В Бразилию? К брату Клода?
— Скорее всего. Вероятно, ответы на все вопросы находятся там же, где деньги. Кстати, у тебя есть его адрес?
— Нет, но есть номер телефона. Клод записал его в мой телефонный справочник.
— В Сан-Паулу?
— Да.
— Отлично. Найди его, принеси булавки и собирайся.
Она не сдвинулась
— Овидий, я тебе доверяю, иначе ни за что не поехала бы с тобой. Но хочу понять, что происходит и как это связано с тобой. Почему убили Клода? Из-за денег, которые он взял?
— Я не знаю, почему убили Клода, — сказал я. — Хотя не сомневаюсь, что это как-то связано с деньгами. Это тоже нам предстоит выяснить.
— О каких деньгах идет речь, Овидий? Сколько он взял?
— Три миллиона долларов плюс-минус несколько центов.
Она отшатнулась от меня, потом села и уставилась на пол.
— Я тебе не верю. Счета постоянно проверяются. Существует много способов проверки. Такой человек попался бы очень быстро.
— Вот он и попался. Поэтому и сбежал. Кроме того, он был очень умным и пользовался почти неограниченным доверием. Поэтому попался не сразу.
— Такая большая сумма, — сказала она. — Фантастика.
— Да.
— А почему об этом не писали в газетах? Не говорили по телевидению?
— Церковь предпочла не сообщать о случившемся. Это могло повредить репутации…
— А твоя роль во всем этом?
— Долго рассказывать, — покачал я головой. — В другой раз.
Она улыбнулась.
— Приятно узнать, что он был лучшим.
В пятнадцать минут мы, конечно, не уложились. Потребовалось вдвое больше времени. Большую его часть я был занят тем, что смачивал, вытирал губкой и промывал волосы. Несколько раз кровотечение возобновлялось. Остановить его мне удалось комком туалетной бумаги, который я прижимал к ране до самого последнего момента. Пожалев об отсутствии шляпы, я зачесал волосы назад, чтобы прикрыть рану. Я стянул булавками дыру на брюках, счистил с них, насколько это было возможно, грязь. Попытался водой с мылом застирать рубашку, но пятна крови всегда остаются пятнами крови. Придется не расстегивать пиджак.
По телефону мы забронировали два места на утренний рейс. Вызвали такси, вышли из квартиры и заперли дверь. Бумажку с номером телефона Эмиля Бретана я положил в карман, взял оба чемодана — тот, что легче, в правую руку — и первым стал спускаться по лестнице. Мы прошли первый пролет, миновали площадку, прошли половину второго, когда услышали телефонные звонки.
— Мой, — сказала она, обернувшись. — Я точно знаю. Ответить?
— Давай. Ты все еще больна, меня не видела и не планируешь никаких путешествий.
Она кивнула и побежала вверх по лестнице. Я спустился до следующей площадки, поставил чемоданы на пол, чтобы руки отдохнули, и стал ждать. В конце следующего лестничного
Я как раз думал, не закурить ли мне, когда услышат, как наверху хлопнула дверь, а потом — шаги вниз по лестнице.
— Не знаю, кто звонил, — сказала она. — Сняла трубку и ничего не услышала.
— Был гудок или щелчок?
— Нет. Просто тишина.
— Звук дыхания, шарканье ног, какой-нибудь шум?
— Не знаю. Я сама запыхалась. Может быть.
— Пошли. — Я схватил чемоданы. — Есть другой выход из дома?
— Да, в конце подвала, — ответила она. — Что-нибудь не так?
— Потом, — сказал я, ускоряя шаг.
Я почувствовал покалывание в ступнях, в ладонях, в затылке. Когда спустился на первый этаж и направился к двери в конце вестибюля, на которую указала Мария, почувствовал сухость во рту. Я читал где-то, что это очень древний рефлекс, предназначенный для уничтожения запаха во время бегства от хищников. Весьма поучительно узнать, насколько твое тело не смогли изменить несколько тысячелетий цивилизации.
У двери я замедлил шаг, чтобы Мария смогла ее открыть, найти выключатель и пойти вперед на появившийся тусклый огонек. Ступени были шаткими и крутыми. Единственная лампочка, похожая на грязный плод, висела над заваленным инструментами столом. Мы шли мимо разбитой мебели, сломанных бытовых приборов, грязных коробок, перетянутых пыльными веревками, бюста Муссолини, пачек заплесневелых газет и журналов, покрытых паутиной.
Наконец мы подошли к двери, и Мария не без труда отперла ее. Я первым поднялся по осыпающимся кирпичным ступеням и оказался в широком переулке, озаренном светом из задних окон дома.
— Куда? — спросил я. — Мне не хотелось бы облегчать им жизнь.
— Направо, — сказала она. — Почему тебя так встревожил этот звонок?
— Вечер начался с такого же, потом погибли трое.
— Ты?..
— Да. Двоих.
Она провела меня по переулку до угла, не сказав больше ни слова.
Сделав еще несколько поворотов, я уже не понимал, в каком направлении мы идем. Я замерз, боль в плече пульсировала при каждом шаге. Впрочем, от этой боли меня отчасти отвлекала головная.
Несколько крыс, увидев нас, поспешили спастись бегством. Шума уличного движения почти не было слышно. Я отсчитал еще двести шагов и остановился.
— Подожди.
Опустил чемоданы на землю, потер плечо, попытался восстановить дыхание. Подмышки были мокрыми от пота, истертые ступни противно ныли.
Вдруг я почувствовал прикосновение ее руки. Ее ладонь была прохладной.
— Тебя трясет, — сказала она. — Ты ранен и устал. Я понесу чемоданы.
— Просто дай мне отдышаться.
Но она взяла чемоданы, и я не стал возражать. Я не знал, сколько еще времени смог бы их нести.
— Далеко до главной улицы? — спросил я, плетясь за ней.