Покойся с миром
Шрифт:
Но если охотились за мной, почему не выбрали другое время, когда рядом никого не было? То же самое касалось Мартинсона, если мишенью был только он. Убить двоих всегда рискованнее, чем одного.
Значит, охотились за нами обоими, и единственным объяснением такой комбинации было предположение, что я должен был сообщить ему нечто важное и ради этого пришел к нему в дом. Значит, кому-то потребовалось немедленно уничтожить информацию.
Информация. Она была необходима мне, чтобы остаться в живых. Кто-то уже вычеркнул мое имя из списка живых, воткнул булавку
Я шел прямо минут двадцать, прежде чем решил свернуть в сторону оживленной улицы. К этому времени звук полицейских сирен остался в прошлом.
Я пересек улицу и направился на юг. Через некоторое время поймал такси, но в отель решил не возвращаться, назвал водителю адрес в нескольких кварталах от дома Марии и закрыл глаза.
Как-то раз мне пришлось провести целый день с детьми сестры. Я принес им подарки, чтобы чем-то их занять, а сам решил почитать книгу. Но я совершил ошибку, подарив племяннику Тимми игрушечный барабан. Через пару часов я подарил ему свой перочинный нож, сказав, что барабаны обычно набивают конфетами. Это на некоторое — весьма непродолжительное — время решило проблему, и я до сих пор помню, как сказал ему, сочувственно покачав головой: «Тебе достался барабан без конфет».
Моя голова была сейчас похожа на игрушечный барабан без конфет.
Я несколько раз прошел мимо дома Марии, периодически прячась в темных дверных проемах. Так я развлекался никак не меньше получаса. Проходя мимо окна, у которого она провела так много времени прошлым вечером, я увидел, что в квартире горит свет. Не заметил никого, кто следил бы за ее домом.
Наконец я вошел в дом, надеясь, что она протрезвела и не напилась снова. Мне нужно было ее быстрое и трезвое взаимодействие в том, что могло, по моему мнению, сохранить жизнь нам обоим.
Никого внизу, никого на лестнице, никого на площадке…
Я остановился у двери и прислушался. По радио передавали какую-то незнакомую мне оперу. Никаких других звуков.
Минут через пять-шесть я услышал ее шаги за дверью. Потом до меня донесся шум воды и звон посуды и столовых приборов.
Я тихо постучал.
Открыв дверь и увидев меня, она улыбнулась, но улыбка тут же исчезла с ее лица.
— Ты ранен! — воскликнула она, напомнив мне слова Юджина О'Нила о том, что в моменты страданий и проявления чувств почти всегда произносятся избитые фразы.
— Порезался, когда брился, — сказал я, входя в квартиру.
Она проводила меня до дивана, на который я устало опустился.
— Кофе? — спросила она. — Недавно приготовила.
— Да. Если не трудно.
Она ушла, а я сменил позу и заложил руку за голову, чтобы не испачкать кровью спинку дивана.
Я окинул ее взглядом. На ней были коричневые слаксы, белая блузка и темный передник с изображением идиллической сцены жатвы. Блестящие волосы аккуратно причесаны, лицо чистое и спокойное.
Смотреть на Марию сегодня было гораздо приятней, чем вчера, но в выражении ее лица угадывалась жесткая решимость, которая делала
Она принесла кофе.
— Судя по всему, мы поменялись ролями, — сказала она. — Что случилось?
Я не ответил на ее вопрос и спросил:
— Кто-нибудь заходил к тебе или звонил после моего ухода?
— Нет, — ответила она. — Никто.
— А ты сама? Выходила из дома или звонила кому-нибудь?
— Только в галерею, чтобы сказать, что не смогу сегодня быть на работе.
Я закурил и склонился над чашкой кофе.
— Твоя голова! — воскликнула она. — Тебе нужно к врачу!
— Возможно, — сказал я. — Но не сейчас.
Она расставила большой и указательный пальцы дюйма на три.
— Вот такая рана, и, кажется, глубокая. Скорее всего, нужно наложить швы. Я не думала…
— Не обращай внимания, — сказал я, сделав глоток кофе. — На это у нас нет времени. Я в опасности. Меня только что пытались убить. Единственной причиной я считаю расспросы о Клоде. Скорее всего, тебе тоже угрожает опасность, потому что ты — мой почти единственный источник информации по этому вопросу. Понятия не имею, кто они и каким образом узнали обо мне так быстро. Я намереваюсь исчезнуть и думаю, что будет лучше, если ты уедешь со мной.
— Ничего не понимаю. — Она посмотрела на мою голову. — Но верю тебе. Ты считаешь опасность серьезной?
Я кивнул.
— Она грозит нам каждую минуту, пока мы находимся в этом доме, в этом городе. В этой стране, если на то пошло. Я прошу тебя немедленно собрать вещи в два чемодана и быть готовой уйти со мной буквально через пятнадцать минут.
— Невозможно, — сказала она, потом посмотрела мне в глаза и кивнула. — Но я согласна. — Выглядишь ты слишком подозрительно, — добавила она.
— Попытаюсь привести себя в порядок, пока ты собираешься.
— Кровь на пиджаке и рубашке. Брюки порваны и в грязи.
— Не могу вернуться в отель, чтобы переодеться. Меня могут там ждать.
— Клод оставил здесь свой серый пиджак… примерно твоего размера.
— Он предпочитал ходить в гражданской одежде?
— Когда мы были вместе.
— А больше он ничего не оставил?
— Несколько носовых платков, носки, белье для стирки. Пару туфель, которые не поместились в сумку.
— Понятно. Принеси мне пиджак и пару булавок для брюк, чтобы я привел себя в порядок.
Я выпрямился. Отхлебнул еще кофе, сделал пару глубоких затяжек и попытался претворить действие этих тонизирующих средств в какие-то разумные мысли.
В карманах у меня было полно дорожных чеков, а также небольшая сумма в итальянской валюте, несколько кредитных карточек разных банков и тысяча долларов США в поясе для хранения денег, который я всегда надевал, отправляясь в поездку. Таким образом, какое-то время нужды в деньгах я испытывать не буду. Паспорт, к счастью, лежал в кармане. И в этом смысле никаких проблем. Я был готов быстро покинуть эту страну.