Покушение
Шрифт:
Начальники управлений при командующем армией резерва в свое время окончили академию генерального штаба и были отобраны самим Фроммом. Ревностные служаки, они всегда и во всем руководствовались указаниями командующего и сейчас не хотели оказаться замешанными в какое-либо сомнительное мероприятия.
Бракведе вновь отправился к Штауффенбергу и сказал:
— От них легко не отделаешься, Клаус.
— Может быть, они присоединятся к нам, если им как следует все разъяснить? — предположил обер-лейтенант Хефтен.
Капитан отрицательно покачал головой, затем несколько минут разбирался в записках, которые ему с готовностью подвинул полковник.
Вскоре в приемной раздались уверенные голоса генералов.
— Они требуют немедленно провести их к командующему, — доложил обер-лейтенант.
— Прекрасно! — воскликнул фон Бракведе. — Если они так настаивают, придется выполнить их желание.
— Хорошо, — решился наконец Штауффенберг, — арестуйте их.
Группа лейтенантов, уже имевших опыт в этом деле, устремилась выполнять приказание полковника. Действовали они корректно, но решительно, не обращая внимания ни на протесты, ни на сыпавшиеся со всех сторон обвинения.
— Следуйте, пожалуйста, за нами, — повторял лейтенант фон Хаммерштейн так любезно, как если бы приглашал генералов в казино на банкет.
— Что, радиосообщение еще не передали? — нетерпеливо спросил Адольф Гитлер.
— К сожалению, нет, шеф, — ответил с удрученным видом Борман. — Мне это совершенно не понятно. — И намеренно подстрекательским тоном добавил: — Геббельс мог бы и побыстрее раскачаться.
Однако на сей раз фюрер не обратил внимания на бормановскую тираду, замешанную на подозрении, — он прощался со своим гостем Бенито Муссолини. Они стояли на перроне временной железнодорожной станции, построенной недалеко от ставки фюрера в Растенбурге. Высокие ели окружали их, словно гигантские часовые, а солнце заливало все вокруг ярким светом.
— Этот день я не забуду никогда, — утверждал дуче.
— То, что вы именно сегодня находитесь здесь, имеет глубоко символическое значение, — заявил фюрер.
Они обменялись долгим рукопожатием и стояли так некоторое время, чтобы все присутствующие запечатлели в своей памяти сей торжественный момент. Еще раз взглянули друг другу в глаза. Встретиться вновь им уже не было суждено.
Сразу после проводов Гитлер поспешил в свой бункер.
— У меня складывается впечатление, — произнес он, чувствуя себя в положении загнанного зверя, — что не все в порядке, как кажется на первый взгляд. — Он поднял предостерегающе руку — она сильно дрожала: — Где-то что-то зреет. Покушение — это еще не все.
Кейтель доложил, что пытался связаться с Ольбрихтом, по безуспешно.
— В министерстве иностранных дел все спокойно, — поспешил уведомить всех Риббентроп. — И никто туда не сообщал, что где-то что-то происходит.
— И в главном управлении имперской безопасности все в порядке, — заверил присутствующих Гиммлер. — Если возникнет опасная ситуация, мои люди готовы к бою.
— Тем не менее фюрер должен выступить перед народом, — заявил Борман.
— Я готов, — сразу согласился Гитлер. — Но как скоро это нужно сделать?
— К сожалению, мы опоздали просить вас, мой фюрер, выступить по радио. Теперь я расцениваю это как грубейшую ошибку. Просто не верится, что и министр пропаганды упустил это из вида.
Гитлер потребовал соединить его с доктором Геббельсом. Тот откликнулся с подозрительной быстротой, но сообщение его показалось совершенно невероятным:
— В правительственном квартале появились танки. Из окон моего кабинета видны три танка и несколько отделений пехоты.
Фюрер задрожал, как в лихорадке. Голос его зазвучал хрипло, хотя так же громко:
— Что все это значит, доктор Геббельс?
— Предположительно военный путч, — деловито, без тени какого-либо беспокойства сообщил министр — нервы у него были, очевидно, в полном порядке. — Но я уже предпринимаю необходимые контрмеры и вскоре надеюсь доложить вам подробнее по всем важным вопросам.
Этот краткий разговор вызвал в ставке фюрера волну негодования.
— Ну вот! — воскликнул Борман.
— Свинья! — глухо бросил Гиммлер.
Только Кейтель был настроен оптимистически:
— Речь идет, вероятно, о какой-то ошибке. Немецкие офицеры совершить такого не могут.
Гитлер пил чай. Геринг пребывал в состоянии легкого опьянения. Риббентроп был уверен, что вместе со своим ведомством сумеет остаться в стороне от этого грязного дела.
Фюрер отошел в угол, прислонился к холодной стене метровой толщины и поманил к себе Бормана и Гиммлера. Они с готовностью подбежали.
— Возможно ли, чтобы и Геббельс предал? — спросил их фюрер озабоченно.
Гиммлер воздел руки к невидимому небу, выражая этим жестом и огорчение, и недоумение одновременно. Его глаза стали какими-то мутными.
Борман обреченно повесил голову и промолвил:
— Я всегда считал Геббельса безгранично преданным человеком и остаюсь при своем мнении. Однако в этом мире все возможно.
Почти в то же самое время полковник Штауффенберг звонил и убеждал каждого, с кем говорил:
— Сообщение, что Гитлер жив, преднамеренная ложь.
Под телеграммами, которые отправлялись с Бендлерштрассе, если их не задерживал или не переиначивал лейтенант Рериг, стояли подписи: «Генерал-полковник Фромм, полковник Штауффенберг» или «Генерал-полковник Гёпнер, командующий армией резерва» и, наконец: «Генерал-фельдмаршал Вицлебен, верховный главнокомандующий вермахта».
Из Праги пришло сообщение, что все развивается по плану.
Вена доложила, что намеченные мероприятия реализуются успешно.
Наконец ответил Париж: на улицы выведены танки.
В 18.30 поступило сообщение: 3-я рота батальона охраны, действуя по приказу, окружила правительственный квартал, в соответствии с планом создано оцепление, через которое не сможет пройти ни министр, ни генерал.
— Ну, основные трудности позади, — счел возможным констатировать полковник Штауффенберг, но капитан фон Бракведе мыслил по-другому: