Полдень в пути

Тихонов Николай Семенович

21

Ракову даже не нужно было Последнего слова — дулом водя, Шаркал пулемет, как танцор, — относило Шарканье каплями тончайшего дождя. Что еще заметить напоследок, Кроме гильз стучащих, кроме Бревен потолочных, кроме объедков Хлеба на растерзанной соломе? В мире не осталось сожаленья — Шквал огня по дому одному — То не просто злость, а исступленье, Выход в допотопнейшую тьму, То не поединок — преступленье, Шквал огня по дому одному. Хоть бы кто — лишь хобот пулемета, Хоть бы слово — вражья трескотня, Хоть бы знак — хоть тряпка на воротах, Голос друга — шквал и западня. Так с курьерского прыгнувший наземь Видит, летя сквозь кустарный лом,— Точно медалями, точно призами,— Насыпь, усеянную щебнем и стеклом. Насыпь, холодную, как спина, Боль полосует, в ребрах натужась, Это не отчаянье и даже не ужас — Это

готовность лететь до дна. Сердце заплывает в удар еще, Время иссякло — люди ни при чем,— Только беспорядочная глина в товарищах, Только репейник случайный на плечо.

22

Оно отмирало, сиянье полночное, Как выхухоль зябкая, прячась, Когда в маховине, по зыбкости кочек, Ступая в грязи наудачу, Брели одиночки, хлебнувшие горя, Красноармейцы предательских рот, С гиблым лицом, как подмоченный порох, Они изучали фарватер болот, Они, превращенные случаем в сброд, Бежали от белых, а было их сорок…

УЛИЦА ИМЕНИ РАКОВА

Дома, стоящие служебно, Углы с коммерческой весной, Из них восходит запах хлебный И солнца сытости иной. Доски прибитой не касаясь, Судьбы, висящей наяву, Проходит жизнь внизу, как зависть, Как бык — на свежую траву. Тьма пешеходов в пену канет, Но им, во всем не знатокам — Подобно лунному вулкану,— Причина чести далека. Партиец, может, вспомнит имя, Школяр, сомненье задержав, Заснет над строками седыми, И есть в музеях сторожа… Над Вырой вечность дует в перья Легенд, на мельнице времен — И все же в мире есть доверье, Да будет лозунг повторен. Я доверяю простодушно, Косноязычно, может быть, Но без него мне было б душно, Как душно жить всю жизнь рябым. Слова ж горят из всех отдушин, Ты слышишь плеск их, храп и хруст, Но входит ночь — словарь потушен, И, если хочешь, входит грусть. 1927

КИРОВ С НАМИ

1

Домов затемненных громады В зловещем подобии сна, В железных ночах Ленинграда Осадной поры тишина. Но тишь разрывается воем — Сирены зовут на посты, И бомбы свистят над Невою, Огнем обжигая мосты. Под грохот полночных снарядов, В полночный воздушный налет, В железных ночах Ленинграда По городу Киров идет. В шинели армейской походной, Как будто полков впереди. Идет он тем шагом свободным, Каким он в сраженья ходил. Звезда на фуражке алеет, Горит его взор огневой. Идет, ленинградцев жалея. Гордясь их красой боевой.

2

Стоит часовой над водою — Моряк Ленинград сторожит, И это лицо молодое О многом ему говорит. И он вспоминает матросов Каспийских своих кораблей, Что дрались на волжских откосах Среди астраханских полей. И в этом юнце крепкожилом Такая ж пригожая стать, Такая ж геройская сила, Такой же огонь неспроста. Прожектор из сумрака вырыл Его бескозырку в огне, Названье победное «Киров» Грозой заблистало на ней…

3

Разбиты дома и ограды, Зияет разрушенный свод, В железных ночах Ленинграда По городу Киров идет. Боец, справедливый и грозный, По городу тихо идет. Час поздний, глухой и морозный. Суровый, как крепость, завод. Здесь нет перерывов в работе. Здесь отдых забыли и сон, Здесь люди в великой заботе, Лишь в капельках пота висок. Пусть красное пламя снаряда Не раз полыхало в цехах. Работай на совесть, как надо, Гони и усталость и страх. Мгновенная оторопь свяжет Людей, но выходит старик,— Послушай, что дед этот скажет, Его неподкупен язык: «Пусть наши супы водяные, Пусть хлеб на вес золота стал, Мы будем стоять, как стальные, Потом мы успеем устать. Враг силой не мог нас осилить, Нас голодом хочет он взять, Отнять Ленинград у России, В полон ленинградцев забрать. Такого вовеки не будет На невском святом берегу, Рабочие русские люди Умрут, не сдадутся врагу. Мы выкуем фронту обновы, Мы вражье кольцо разорвем, Недаром завод наш суровый Мы Кировским гордо зовем».

4

В железных ночах Ленинграда По городу Киров идет. И сердце прегордое радо, Что так непреклонен народ, Что крепки советские люди На страже родимой земли… Все ближе удары орудий, И рядом разрывы легли. И бомбы ударили рядом, Дом падает, дымом обвит, И девушка вместе с отрядом Бесстрашно на помощь спешит. Пусть рушатся стены и балки, Кирпич мимо уха свистит, Ей собственной жизни не жалко, Чтоб жизнь тех, зарытых, спасти. Глаза ее грустны и строги, Горит молодое лицо, Ей гвозди впиваются в ноги, И проволок вьется кольцо. Но сердце ее непреклонно И каменно сжаты уста, Из Кировского района Прекрасная девушка та. Вот юность — гроза и отрада, Такую ничто не берет. В железных ночах Ленинграда По городу Киров идет…

5

Глашатай советского века, Трибуном он, воином был На снежных предгорьях Казбека, Во мраке подпольной борьбы. Он помнит кровавые, злые, В огне астраханские дни, И ночи степные, кривые, Как сабли сверкали они. Так сердцем железным и нежным Осилил он много дорог, Сражений, просторов безбрежных Опасностей, горя, тревог. Но всей большевистской душою Любил он громаду громад Любовью последней, большою — Большой трудовой Ленинград. …Но черные дни набежали, Ударили свистом свинца, Здесь люди его провожали Как друга, вождя и отца. И Киров остался меж ними, Сражаясь, в работе спеша. Лишь вспомнят могучее имя — И мужеством крепнет душа.

6

На улицах рвы, баррикады, Окопы у самых ворот, В железных ночах Ленинграда За город он тихо идет. И видит: взлетают ракеты, Пожаров ночная заря, Там вражьи таятся пикеты, Немецких зверей лагеря. Там глухо стучат автоматы, Там вспышки, как всплески ножа Там, тускло мерцая, как латы. Подбитые танки лежат. Враг к городу рвется со злобой, Давай ему дом и уют, Набей пирогами утробу, Отдай ему дочку свою. Оружьем обвешан и страшен, В награбленных женских мехах, Он рвется с затоптанных пашен К огням на твоих очагах. Но путь преградить супостату Идет наш народ боевой, Выходит, сжимая гранату, Старик на сраженье с ордой. И танки с оснеженной пашни Уходят, тяжелые, в бой; «За родину!» — надпись на башне, И «Киров» — на башне другой.

7

И в ярости злой канонады Немецкую гробить орду В железных ночах Ленинграда На бой ленинградцы идут. И красное знамя над ними. Как знамя победы, встает. И Кирова грозное имя Полки ленинградцев ведет! 1941, ноябрь

СЛОВО О 28 ГВАРДЕЙЦАХ

Безграничное снежное поле, Ходит ветер, поземкой пыля,— Это русское наше раздолье, Это вольная наша земля. И зовется ль оно Куликовым, Бородинским зовется ль оно, Или славой овеяно новой, Словно знамя опять взметено,— Все равно — оно кровное наше, Через сердце горит полосой. Пусть война на нем косит и пашет Темным танком и пулей косой, Но героев не сбить на колени, Во весь рост они встали окрест, Чтоб остался в сердцах поколений Дубосекова темный разъезд, Поле снежное, снежные хлопья Среди грохота стен огневых, В одиноком промерзшем окопе Двадцать восемь гвардейцев родных!

1

Из Казахстана шли бойцы, Панфилов их привел могучий: Он бою их учил, как учат Сынов чапаевцы-отцы. Учил маневру и удару Лихих колхозников Талгара, Казахов из Алма-Ата, Киргизов и казаков дюжих. Была учеба не проста: Кругом бои, пустыня, стужа, Фашисты рвутся на Москву, Снега телами устилая.— Стоит дивизья удалая. Похожа сила боевая На тонкой стали тетиву. Она под опытной рукою Звенит, натянута, и вдруг Своей стрелою роковою Рвет вражьей силы полукруг. Она гвардейская восьмая, Врага уловки понимает. Стоит, откуда б он ни лез. На всех путях наперерез. И не возьмешь ее охватом, Не обойдешь ее тайком,— Как будто место то заклято Огнем, уменьем и штыком. Герой подтянутый и строгий, Стоит Панфилов у дороги, Ему, чапаевцу, видны В боях окрепшие сыны. Глядит в обветренные лица, На поступь твердую полков, Глаза смеются, он гордится: «Боец! Он должен быть таков!» Его боец!.. Пускай атака, Пусть рукопашная во рву — Костьми поляжет — и, однако, Врага не пустит на Москву!