Небо с облачным глетчеромВ голубеющем инее,Может быть, таким вечеромВсе прощается зимнее.И уходит все мглистое,Все сурово-тяжелое,Все, что под ноги выстелилСнег парчой невеселой.Ты идешь и не хмуришьсяТеплой улицей братскою,Ты идешь и любуешьсяСтороной Петроградскою.Молодежною речью,Взглядов прелестью синею.Может быть, таким вечеромВсе прощается зимнее.
«Здесь мы, родясь когда-то…»
Здесь мы, родясь когда-то,Вошли душой и теломИ в невские закатыИ в счастье ночи белой.Здесь
поднимали чашиСердечного порыва,Шуршали лыжи наши,Скользя по льду залива.Мы жили, мы любилиХорошею любовью,И нам сады светилиСвоей осенней кровью.И нам сияли песниИ вы, родные лица.Когда умрем — воскреснемЧтоб снова здесь явиться.
ПРЕДМАЙСКИЙ СНЕГ
Шел мокрый, предмайский, пушистый снег,В лощинах млели туманы,Гулял человек, смотрел человек:На пробу били фонтаны.В потоках взлетающей к небу водыСнежинки пели и плыли,Рождая почти музыкальный дым,Звучащий тончайшей пылью.И статуя-дева из древних АфинРазинула рот от счастья,И на воротах деревянный дельфинСмеялся веселой пастью.
«ВАРЯГ»
Сначала все было морскою судьбой,Под сенью военного флага,И в память навечно вошел этот бой,Геройская гибель «Варяга».И пели крестьянин, рабочий, моряк,Отдав ему славу по чину:— Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,—Корабль провожая в пучину.В ответ лишь шумела морей синева,Не верили в грусти суровой,Что встретятся песни народной словаС «Варягом», воскреснувшим снова.Но время настало — и в вечер одинТряхнула Нева головою,Как будто из песенных вышел глубинСоветский «Варяг» над Невою.Он воздухом нового века дышал,Вплывая в крылатые весны,Как будто легенды корабль возмужал,Став крейсером ракетоносным.Уйдет на охрану Советской страныВ моря он на долгие годы,С той песней, как шум океанской волны,Вздымавшейся в сердце народа.
ДОМ
Стоит он на углу известных,Старинных улиц — этот дом,Как бы в забвении чудесном,Вполне оправданном притом.Лет двести уж ему, допустим,Висит доска, как старожил,Читаю с гордостью и грустью,Что в этом доме Герцен жил.В годах необозримо дальнихЗдесь Пушкин по Морской бродилИ к Смурову, в колониальныхТоваров лавку, заходил.Пройдя в апрельский холод Невским(И дневником сей факт храним),Здесь был Шевченко с ЛазаревскимИ грелся джином огневым.И в этом доме чинно-хмуром,Среди погон и вензелей,Столетний справил новый СмуровСвоей торговли юбилей.И в год, для всех купцов печальный,Плакатом красным окрылив,Из лавки той мемориальнойУж вырос кооператив.А в дни осады беспросветной,Все окна, как глаза, закрыв,Дом только вздрагивал ответноНа недалекой бомбы взрыв.И вот сейчас я, как прохожий,У старокаменных воротСтою и думаю: «Похоже,До коммунизма доживет!»Ну как же прочно он построен,И без особенных затей,Он не уступит древней ТроеПо монолитности своей.Проходит век в огне и громе,Смотрю в знакомое окно,—Ведь я родился в этом доме…Припомнить страшно, как давно.
«Есть полянка на Москве-реке…»
Есть полянка на Москве-реке,И над ней, у каменного края,Сам Тарас стоит невдалеке,Шумную столицу озирая.Тополя за ним уходят вбок,Перед ним дубовая аллея,Там и мной посаженный дубокВырастает, тонко зеленея.И когда я посмотрю вокруг —На дубок, закатом позлащенный,Я невольно вспоминаю вдругО баньяне острова Цейлона.Там, в глуши тропических полянИ среди скромнейших, тихих келий.Посадил священный я баньян,Он растет и здравствует доселе.И как будто даже связи нетМеж дубком и тем баньяном дальним,Но горит далекой дружбы светНадо всем тревожным и печальным.Мир сейчас как никогда жесток,Но у дружбы есть свои законы,Чтоб растить московский мой дубокИ баньян мой, дружбе посвященный.
«Лес хорош, прохладен, светел…»
Лес хорош, прохладен, светел,Зацветают сосен свечи,По верхушкам ходит ветер,Лес трепещет птичьей речью.Весь наполнен свежим, новым,Звонким, пряным и густымСтиховым зеленым словом,Над костром веселый дым,Точно в бездну тысячелетийНебу шлют земли сыныЖертву, первую на свете,И в воде отраженыИ костер, и лес, и дети,Словно изображеныПервым мастером весны,Что на все сейчас ответил.
ЯМА В ПРИГОРОДНОМ САДУ
За равнодушных лилий полосою,Из-за кустов, с дорожки не видна,Большая яма со слепой водою,В ней зелень юных лип отражена.Я иногда смотрю на эту яму,На водяной, тоскливый, тусклый щит,Дыханием истории упрямойМои виски здесь ветер холодит.Года войны ко мне подходят снова,Сквозь их туман я вижу наяву —Здесь танк стоял, закрытый и готовыйСвоею грудью отстоять Москву.И эта яма — яма не простая,Так близко враг был — сердца на краю,—А танк стоял, в родную крепь врастая,Чтоб победить иль умереть в бою.Теперь здесь тишь… Лишь по дороге мчатсяГрузовики и слышен крик детей,Которые не могут не смеяться,Не могут обходиться без затей.И в этом месте мало кто и знает,Что значит яма сонная в саду…А мимо жизнь гремит, цветет, сверкает,Как новый танк на боевом ходу!
ЛЕТОПИСЕЦ
Может быть, то было против правил.Иль нашла такая полоса,Начатую запись он оставил,Впал в раздумье — и не дописал.Сколько мук земля в себя впитала,Летопись хранит их, как тайник…Вышел в степь, безмолвно степь лежала,И к земле полночной он приник.И услышал, затаив дыханье,Дальний гул, что был с землею слит,То ль грозы далекой грохотанье,Топот ли бесчисленных копыт,Стон ли горя, трепетавший глухо,Спали травы, от росы дымясь.Он лежал, к земле припавши ухом,Разгадать грядущее стремясь.Встал потом он на одно колено,Весь росой алмазною пыля…— Будь же ты вовек благословенна.Радость сердца — русская земля!
ЧАС ТИШИНЫ
Настала тишина,Не шелохнется нива,Не плещется волнаИ не трепещет ива.И братья муравьи,И наши сестры пчелы,Верша дела свои,Прервали труд тяжелый.Ну, просто тишинуПрирода предписала,В ее чудес странуПока проникли мало.Не знаем мы пока,Что в ульях пчелам снится,Какие там века?Какие летописцы?Все стихло, может быть,Перед землетрясеньем,И всех предупредитьДолжна в своих владеньях.Мы в этом не сильны,И нам гордиться нечем.Есть время тишиныИ в жизни человечьей.Ждет мир, в тиши влачась,В безвыходном покое,—Что дал нам этот час:Открытье мировое?Иль музыкальный шквал?Поэмы чудо строфы?Иль сердце мира сжалПред новой катастрофой?