Поле Куликово
Шрифт:
— А понравился я ему, — Тетюшков блеснул злыми, веселыми глазами. — К себе звал на службу да вот позволил тебе дослужить. Только, я думаю, он надеется, что ты сам к нему придешь.
— Ну, спасибо тебе, Захария. Нам ведь главное было, чтоб он не двинулся, пока войско собирали. Теперь — пусть, теперь мы сами в походе. Иди, посол, обнимай бояр.
Среди посольской стражи Димитрий неожиданно узнал двух воинов из сторожи Полянина.
— Здорово, молодцы! Тупика не встретили?
Воины опустили головы, Тетюшков глухо отозвался:
— Нет Васьки Тупика…
— Как нет?! Неужто?..
— Татары его взяли. На засаду наскочил в погоне.
— Ах, Васька, Васька! — вырвалось у Боброка. — Жаловался мне Копыто — больно горяч, зарывается, а я-то всерьез не принял.
— Может,
— Копыто пошел спасать его, — сказал Тетюшков.
— Как это «пошел спасать»? — удивился Димитрий.
— Полянин отпустил. Тот прискакал с пленным в сторожу, рассказал все, землю кусал — он-де виноват, что не уберег десятского. Пароль от татарина узнали, взял он с собой воев поскуластее, надели ордынскую справу да и пошли в Орду.
— Ума они там решились? И Полянин позволил такое безумие?
Тетюшков пожал плечами: не я, мол, сторожей командовал.
— Да еще с ними четверо беглых из Орды, с Иваном Копье…
— С каким Копье? — снова изумился князь.
— Копье-то в полону был, оказывается. А теперь бежал. То долгая история, после обскажу… Еще трое татар с ними… Не удивляйся, государь. Есутай, видно, не случайность: новые татары появились в Орде. Эти трое отказались в захваченной деревне детишкам головы разбивать на глазах родителей: мы, мол, воинами пошли к Мамаю, а не палачами-детоубийцами, нам перед своим богом ответ держать. Десятский приказал им головы отрубить, они же башку ему сами смахнули да вместе со смердами и побежали к нам. Полянин боялся держать их в стороже, а Копыто взял.
— И все же гонца с предложением на обмен послать нынче, — приказал великий князь. — Да пусть предложит им взятого Васькой сотника сменной гвардии, он небось для Мамая важнее дюжины придворных мурз. А коли и Копыто со своими влопается, пусть и за него предложат выкуп. Ох уж эти мне сорвиголовы!..
Отроки давно поджидали великого князя с кувшинами и льняными ширинками — умыться с дороги перед трапезой. Димитрий поглядел на золотистые облака в закатном небе, в разрывах которых будто плавились неровные, плотные жилы прозрачного малахита, скинул плащ и шелом.
— Айдате, бояре, к речке…
История с Тупиком сильно огорчила великого князя и вместе прибавила ему холодной ярости к врагу, которая так нужна полководцу. Битва уже шла, хотя обе стороны еще открыто в том не признавались. Но обе теряли людей. Битву эту надо было выигрывать любой ценой.
Звонцовские ратники на несколько дней опередили появление в Коломне великокняжеского войска. Дни ожидания не были пустыми — Димитрий рассчитал все сроки. Присланные им в Коломну бояре и опытные воины формировали большую ополченческую рать. Людей сводили в десятки, сотни, тысячи. Воинов ставили так, чтобы родственники, друзья, односельчане оказывались в одном отряде — это надежный способ повысить стойкость войска в бою. Едва создавались отряды, на просторном Девичьем поле начиналась военная тренировка. От зари до зари ратники учились держать строй на месте и в движении, совершать перестроения, отражать удары конных и пеших масс войска, контратаковать, драться с перевернутым фронтом, быстро заворачивать крылья или наращивать их на случай вражеского обхода и охвата. Тут же учились владеть тем оружием, каким придется им биться, а заодно опытные бойцы проверяли его достоинства. По краю поля дымили походные горны: собранные отовсюду мастера ковали мечи, копья, дощатые брони, правили, перековывали, наново закаляли те, что забракованы строгими проверяющими князя. Гридя, сняв доспехи, тоже трудился у одного из непотухающих горнов. К радости Фрола, среди приехавших из Москвы был и боярин Илья Пахомыч, сорокалетний покладистый, но и весьма дотошный хозяин Звонцов. Ему князь поручил сформировать пешую тысячу ратников, и через день после приезда боярина тысяча была готова. Таршилу и Фрола боярин назначил десятскими, одновременно возложил
К приезду великого князя тысяча Ильи Пахомыча имела вид слаженного отряда. Воевода Мещерский не раз ставил ее в пример тысячам других бояр, а лучшие десятки посылал нести сторожевую службу на подступах к городу. И среди них — два десятка звонцовских ополченцев, которыми командовал Таршила — за себя и за Фрола. Довольный стариком Илья Пахомыч даже обещал доложить государю лично, что его старый воин не зря ел хлеб в Звонцах.
Дарью поселили на краю городского посада, поближе к Девичьему полю, в избе одинокой старушки, жившей своим огородом и мелкой поденной работой. Девушка тоже не даром ела хлеб, которым делились с нею и ее бедной хозяйкой звонцовские ратники. Вместе с коломенскими женщинами она стирала и штопала одежду, шила запасную, щипала корпию и резала широкие полосы из холстины и льняных тканей для перевязывания ран, собирала крупный тростник по берегам Оки для стрел, руки ее были исцарапаны в кровь. Как-то она проговорилась, что знает целебные травы, и в тот же день за ней прислал человека главный войсковой лекарь. В просторном шатре, заваленном грудами сушеных и вяленых трав, ее встретил седой, согбенный годами старец в долгополом сером кафтане, заросший волосом до самых глаз. Увидев юную девицу, изумленно поднял кустистые лешачьи брови.
— Думал, приведут бабку-колдунью, ан колдуньи-то и красавицами бывают. — Он скрипуче засмеялся, подвел девушку к широкой лавке, сбитой из неоструганных досок и толстых чурбаков, на которой разложены были пучки растений. — Поведай-ка мне, душенька, для чего годится, скажем, вот эта веточка?
— Да это ж рябина лесная, ее всякий знает. Вот коли жажда мучает, а вода кругом гнилая, нечистая — положи эту веточку в кувшин аль в баклагу, и в скором времени пить можно: не заболеешь и не помрешь. Рябиновыми листочками и раны открытые лечат, и от простуды рябина хороша, особенно цвет. Но раны лучше лечить подорожником — вот он… А коли сильно из раны кровь идет, перед подорожником хорошо положить вот этот шершавый лист, волчьим языком его называют… Бывает, от ушибов или ранений глубоких внутри человека идет кровь, тогда уж ни рябина, ни подорожник, ни волчий язык не годятся, а поможет калина горькая. Вот она, дедушка. Надери с нее коры, отвари и попои отваром болящего — кровь остановится, боль уйдет, и сон крепкий вернется.
— Умница, душенька ты моя, — умильно зашепелявил старик.
— Она, дедушка, калина-ягода, не в одних пирогах бывает хороша. Отвари ее с медом да приложи к незаживающей ране, язве или чирью простудному — скоро затянет.
— Ну-ка, душенька, ну-ка, что ты тут еще знаешь?
— Вот красавка. Ее отвар дают, когда животом человек мается… Вот фиалочка — она помогает от кашля, а пустырник поможет больному уснуть и скорее излечиться. Зверобой-трава лечит раны и язвы, пьют его настой, когда внутри жжет и давит… Вот мяун, кошачья трава, — он тоже успокаивает и лихорадку снимает и боль в груди утишает. Ландыш — тоже, особенно когда человека сильно горем или страхом ударит. Только по капле давать надо — сильно он ядовит…
— Ай, умница! Да кто же тебя этому научил?
— Дедушка, — грустно отозвалась Дарья.
Лекарь понятливо вздохнул.
— Ничего, душенька, ничего. Дедушка твой, видно, не зря век прожил. Расскажи-ка ты мне про себя.
Бесцветные глаза под кустистыми бровями странно завораживали и успокаивали Дарью, она легко и просто поведала свою историю.
— Знаю я Таршилу, — сказал лекарь, — знаю батюшку. Добрым воином помню его, этаким молодцом — ты вовек его себе таким не представишь. Скажи-ка, пусть заходит в гости, за медком посидим. Есть у меня медок на травке — молодит и силой наливает.