Полет дракона
Шрифт:
Ли-цин с удивлением слушала своего командира. С этой стороны она его еще не знала.
– Не излишне ли вы идеализируете древность? – Спросил один из учеников Сократа.
– Простите, мне незнакомо слово «идеализировать» - Ответил Юань.
– Принимать желаемое за действительное. – Подсказал кто-то.
– Не совсем так! – Возразил седобородый. – Идеальное это - пример, или образец совершенства.
– Или - вершина человеческой мудрости! – Последовала еще одна подсказка.
– Да! Можно говорить и так.
– Подтвердил вопрошавший Юаня оратор. – Своим вопросом я утверждал, что минувшее заполнено ошибками так же, как и время сегодняшнего дня, и не очень разумно опираться на него, как на заведомо безгрешное понятие.
Юань внимательно оглядел присутствующих
– Кажется, я понимаю вас. Вы ищете практического применения вещи. Отсюда и ваше расчленение ее на то, чем она может быть полезна, и все остальное, что, может быть красиво, но не составляет ее сути. Так же вы поступаете и с минувшим. Но, это не так! Древность, и ее младшая сестра - Минувшее, совершенны сами по себе. Именно в их сокровенных глубинах черпаем мы вдохновение настоящего. Ее аромат способен подарить нам прикосновение к истине. «Радость встречи с древними способна смягчить ожесточившийся дух и укрепить размягчившееся сердце». – Говорили древние мудрецы. Именно в минувшем бьет вечный источник непостижимой тайны бытия, к которой мы можем только прикасаться….
– Да, он – поэт, а не философ! – Воскликнул кто-то.
– А, разве поэзия не есть вершина философии? – Возразили ему.
– Почему вы отдаете предпочтение древности, и пренебрегаете настоящим? – Спросил седобородый.
– Я не пренебрегаю настоящим. – Ответил Юань. – Я уважаю и трепетно воспринимаю как бесконечно прекрасную гармонию Земли и Неба, так и малую каплю росы, в которой отражены все их чудеса. Но, что есть настоящее? Когда ваши уста заканчивали произносить обращенный ко мне вопрос, его начало уже стало достоянием минувшего. И разве то, что вы называете Настоящим, не есть неустранимая принадлежность Прошлого?
Несколько мгновений после слов Юаня царило молчание. Затем зал взорвался шквалом эмоций.
«Сейчас они все передерутся!». – Испуганно подумала Ли-цин, наблюдая бурную вспышку греко-парфянских страстей.
Юань, в традиционном представлении которого «жемчуг исканий» был неразрывно связан с проникновенно-умиротворенным состоянием души, с изумлением созерцал яростные, сверкающие глаза своих оппонентов.
– Вы поймите! То, что говорит наш уважаемый гость, это и есть самая настоящая {137} ! – Кричал толстый, астматического вида, человек.
137
– диалектика (греч.)
– Где вы видите диалектику, Тисандр? – С негодованием отвечал его сосед. – То, что я слышал, есть ни что иное, как пошлая подмена высокой логики созерцательно- поэтической пустотой!
– Что же здесь плохого! – Вмешался в разговор третий. – А, если эти люди так видят мир?
– Откуда вы, Пакор, знаете, как они видят мир? Этот человек успел произнести всего лишь несколько фраз!
– ANIMUS QUOD PERDIDIT OPTAT, ATQUE IN PRAETERITA SE TOTUS IMAGINE VERSAT! {138}– Звучало уже на совершенно незнакомом ханьцам языке. – Отсюда и вся его философия!
138
Душа жаждет того, что утратила, и уносится воображением в прошлое. (лат.)
– Уважаемые! – Попытался остановить воспламенившихся коллег седобородый. – Не забывайте о наших гостях. Подумайте, что вынесут они для себя из нашей неумеренной горячности?
Неистовый по накалу диспут прекратился так же стремительно, как и начался.
– Простите ваших неразумных хозяев за несдержанность! –
Обратился к гостям седобородый. – Но, их можно понять: такие огненные вопросы невозможно обсуждать иначе, как со всей страстью души.
– Без ветра и трава не колышется. – Вежливо, поговоркой, ответил Юань.
Между тем, интерес присутствующих к гостям возобновился, и философы снова забросали их вопросами. Вопрошающих интересовало все: от государственного и военного устройства Хань, до мелких деталей быта ее жителей.
Беседа перемежалась новыми вспышками бурных философских страстей. Ученики Сократа были людьми весьма образованными, и щедро украшали свои суждения цитатами и поэтическими отрывками.
Когда речь зашла об Искандаре {139} Великом, один из присутствующих, молодой парфянин, с пламенеющим взором, прочитал отрывок из хвалебной оды великому завоевателю:
139
Персидское звучание имени Александр.
Поверг врагов, завистников своих,
Забрал богатства их и земли их!
Удвоил и утроил он предел,
Земель ему доставшихся в удел {140} !
– Ну, чем вы восхищаетесь? – Не выдержала, молчавшая до сей поры Ли-цин. – А, кто измерит моря слез, пролитые матерями убитых? Кто вернет детям их отцов? Загляните в глаза такому ребенку, и спросите его, что он скажет о величии человека, убившего его отца? Об этом ваш Искандар думал?
140
Навои «Стена Искандара». Восточно-иранский эпос того времени дошел до нас в поэтической передаче двух гениальных поэтов древности Фирдоуси и Навои.
– Вот суждение, достойное умудренного опытом старца, или... женщины с чутким и страдающим сердцем, не в обиду вам будь сказано!
– Заметил седобородый наставник.
– Да! – Поддержал его один из учеников.
– Справедливости ради, следует сказать, что брахманы Инда говорили Великому то же самое:
Сказал брахман: «О, властелин-мудрец!
Всем одарил тебя благой творец.
Ты, словно солнце, разумом сияешь.
Что не избегнуть смерти нам, ты знаешь.
Что ж ты возжаждал мир завоевать,
Войн ядовитым воздухом дышать?!
Умрешь – твоя десница все утратит
И враг плоды трудов твоих захватит.
Зачем ты страшной тяготой такой
Обременился? Где он – разум твой? {141}
– Как вы полагаете, - спросил Юань наставника – изменится ли положение вещей в будущем? Или мы обречены, вечно плестись дорогой, залитой кровью невинных людей?
141
Фирдоуси «Шах-наме»