Полет лебедя
Шрифт:
— Понимаете, у меня есть хороший повод для радости, — сказал Ханс. Его глаза блестели. — Я только что закончил работу, которая сделает меня знаменитым! Вы не могли бы присесть на минутку? Я бы вам прочел одну из сцен.
— О, герр! Вы написали пьесу! — удивленно произнесла девушка.
Ханс Кристиан расправил плечи так широко, как позволял ему узкий пиджак. Никто раньше не называл его герр.
— Да! Однажды вы будете иметь удовольствие увидеть ее на сцене Королевского театра. Это действительно великая пьеса!
Служанка сложила руки на груди. С хрустом накрахмаленного фартука она села на скамейку. Лицо ее было круглым и добродушным, а голубые детские глаза наполнились возбуждением. Один вечер в неделю она сидела на галерке в театре, охваченная чудесным действом, происходящим на сцене, а потом шесть остальных ночей лежала без сна, завороженно вспоминая увиденное.
— О, герр, вы, наверное, один из тех, кто пишет пьесы.
Преисполненный достоинства, Ханс Кристиан кивнул, но затем своим следующим замечанием испортил весь эффект.
— Пока еще ни одну мою пьесу не ставили на сцене. Я только недавно отослал в театр свое сочинение «Разбойники из Виссенберга», однако директора не обратили на нее внимания.
Заинтересованность исчезла с лица девушки, но Ханс Кристиан, словно бы и не заметив этого, продолжал говорить, и личико молодой служанки прояснилось.
— Однако я пишу прекрасные трагедии. В них все умирают. Когда я читал «Лесную часовню» мадам Йоргенсен, знаете, что она сказала?
Служанка молча покачала головой. Ребенок, воспользовавшись тем, что его нянька отвлеклась, убежал прочь, оставив их одних. Ханс наклонился к своей слушательнице и крепко сжал ее пальцы.
— Она очень старая женщина, но один из моих ближайших друзей. Я точно передам вам ее слова. «Сегодня Эленшлегер первый поэт Дании, но так будет не всегда. Придут молодые, хотя я этого уже и не увижу». Придут молодые! Вот что она сказала.
— И она имела в виду вас, правда, герр?
Ханс снова кивнул. Даже при его багаже слов он не мог подобрать ни одного, соответствующего этой ситуации. Он мог бы разрыдаться, если бы не охватившее его возбуждение. С канала раздался всплеск. Вспомнив о своих обязанностях, служанка начала нервно оглядываться вокруг. Солнечная лужайка между буками была пуста. Лишь несколько измятых цветков валялись на ней. Девушка мгновенно сорвалась с места и рванулась к каналу.
Ханс Кристиан побежал за ней так быстро, как позволяли ему его длинные ноги, и как раз поспел вовремя, чтобы услышать крик служанки и увидеть, как она вытаскивает девочку из-под кувшинки. Он был готов высказать свои сожаления, но вряд ли в них кто-то нуждался. Служанка бросила на него мрачный взгляд, пробормотала что-то про хозяйку и, прижав ребенка к груди, понеслась со всех ног в направлении дома.
Ханс Кристиан надеялся, что ребенок не пострадал. Опустив руки в карманы, он нащупал драгоценную рукопись. Он должен ее кому-нибудь прочесть. Ханс уже решил, что адмирал Вульф, который перевел работы Шекспира на прекрасный датский, должен стать первым, кто услышит его пьесу. Но визит к нему придется отложить до следующего утра, так как адмирал, живший в старом замке Амалиенборг, без сомнения, этим утром находился на верфи или во дворце. Но у Ханса Кристиана были и другие знакомые в Копенгагене, дружелюбные дамы, которые слушали его литературные творения и угощали кофе. Мадам Раабек назвала его поэтом и представила компании актеров, писателей, музыкантов и государственных деятелей, которые так часто собирались под липами в ее саду. Мадам Кольбйорнсен слушала его целый час, а однажды даже подарила ему розу. Это был знак расположения благородной дамы к поэту.
Думая об этом, Ханс Кристиан шагал через парк. Мадам Кольбйорнсен будет польщена первой услышать его новую пьесу. Именно она пожалела его, когда вместе с пьесой Ханса Кристиана «Разбойники из Виссенберга» пришла коротенькая записка от директоров, сообщавшая, что автор не может быть принят всерьез до тех пор, пока не улучшит свои знания грамматики. К тому же ее служанка готовила самые вкусные в мире сандвичи!
Если бы пиджак был пошире, Ханс Кристиан смог бы расправить свои плечи от чувства гордости за самого себя, но так как это было невозможно, он на ходу насвистывал веселый мотивчик. Несмотря ни на что, жизнь оставалась великолепным приключением.
Но течение несло лодку все быстрее и быстрее, и оловянный солдатик уже видел в конце туннеля дневной свет, как вдруг услышал такой страшный шум, что струсил бы любой храбрец.
«Стойкий оловянный солдатик»
Следующим утром очень рано Ханс Кристиан уже был на ногах. Старая хозяйка слышала, как он что-то бормотал сам себе, одеваясь. Но она не была одной из тех, кто так рано встает, и поэтому не собиралась готовить кофе для этого жаворонка. Хозяйка положила руку под голову, поглубже натянув ночной колпак. Первые лучи рассвета лишь только коснулись земли. Она услышала треск повозки молочника, развозящего от двери к двери по домам свой товар, и как он наполнял дребезжащую посуду слева на ступеньках.
— Тихо, — гаркнула она и с головой укуталась в одеяла. Андерсен может попить кофе у кого-нибудь из своих друзей.
Но Ханса Кристиана не заботил сейчас кофе. Разве не сегодня он должен был посетить адмирала Вульфа? И если перспектива визита была недостаточной для его безграничной радости, то достаточной причиной для этого послужил вчерашний подарок мадам Кольбйорнсен, Она отдала ему старый пиджак мужа. Это была первая вещь, которую Хансу удалось приобрести за три года. Полночи он лежал без сна, вспоминая его мягкий материал и ярко-синий цвет. Теперь он надел его и наслаждался своим видом. Он сидел на Хансе просторно, не так, как старая рванина костюм для конфирмации, который со временем стал ему слишком узким, и мальчик каждый день ожидал, что тот в конце концов порвется в последний раз. По правде говоря, великолепный новый пиджак оказался чересчур велик ему. Рукава свисали, однако это было приятным ощущением после того, как несколько лет все глазели на его костлявые руки. Единственный недостаток состоял в том, что пиджак был слишком широк. Герр Эдвард Кольбйорнсен оказался слишком толстым в том месте, где Ханс оставался худым, поэтому костюм был сшит так, чтобы соответствовать фигуре достойного господина. Для Ханса эффект оказался совершенно противоположным. Пиджак сборил на груди и фалдами спадал на талию.
Ханс сконцентрировался. Если он не застегнет его, то пиджак не будет сборить, но это едва ли возможно, так как у него не было рубашки. Внезапно ему в голову пришла идея. Ханс Кристиан подошел к углу, в котором валялась куча театральных афиш, и начал разбирать их. Афиши были его самыми ценными вещами, в которых он черпал не только удовольствие, но и вдохновение для своих пьес. Одну за другой он засунул афиши внутрь пиджака, а затем застегнул его до самого подбородка. Ханс не мог нагнуться, чтобы посмотреть на результаты, но знал, что выглядит великолепно. На его груди не осталось ни единой сборки.
Теперь Ханс Кристиан был готов идти. Сунув драгоценную рукопись в один из карманов, он натянул огромную шляпу на голову, последний раз оправил пиджак и вышел в июньское утро.
На улице было мало народа, но датчане, ранние пташки, уже затопили печи и собирались завтракать. Говорливые аисты прогуливались вдоль высоких крыш и с первыми лучами солнца, раскрыв клювы, готовились отправиться в полет насыщать свои прожорливые глотки. Над всем Копенгагеном наступал день. Для Ханса Кристиана он должен стать знаменательным, но он этого еще не знал. Все его внимание было приковано к тому, чтобы не наступить в лужу. В его башмаках почти не было заметно дыр, так как он пришил подошвы и обшил их другим куском кожи. Но все равно, вскоре ему потребуется новая пара. Это было старое знакомое беспокойство, но Ханс отогнал его прочь. Он что-нибудь придумает завтра, но не сейчас.