Полет лебедя
Шрифт:
Прекрасные синие глаза Генриетты наполнились жалостью.
— Ты сейчас хочешь есть, Ханс Кристиан?
Причудливый свет заплясал на лице мальчика.
— Нет. Я чувствую себя так, словно вкусил от Хлеба Жизни!
— Но где ты будешь обедать? — В шутливой манере спросила Генриетта, следуя какой-то, ведомой лишь ей цели.
— Возможно, я снова сяду в парке…
Он замолчал на полуслове. Эти рулеты, поедаемые на скамейке, были его маленьким секретом. Лицо Ханса вновь озарила улыбка.
— Хорошо бы было, если бы мы могли как воробьи есть червяков? Только я думаю, что самые злые из них щекотали бы горло, пока проходили вниз.
Генриетта сначала была готова расплакаться, затем рассмеялась. Она знала, что не должна показывать своей жалости.
— Что теперь ты будешь делать, Ханс Кристиан? — спросила она.
Ханс поднялся, прижимая шляпу к груди и засовывая рукопись в карман. Он посмотрел в окно.
— Я отнесу мою пьесу в Королевский театр. Если уж прицеливаешься, то выбирай самую яркую мишень!
— Но ты ведь еще придешь к нам?
— Через две недели ты увидишь меня снова. Я собираюсь написать новую пьесу для твоего отца. Я видел, что эта ему не очень понравилась. Значит, я вернусь через две недели. До свидания.
Он низко поклонился и исчез в дверях.
Через несколько минут Гетти увидела в окно, как он спешил по улице. Она сидела, наблюдая за ним до тех пор, пока он не исчез из вида. Ее горб был искусно спрятан под платьем, а лицо было таким прекрасным, что художник мог бы использовать его в качестве модели для портрета Мадонны. Девочка казалась такой маленькой и худенькой, что все смотрели на нее как на ребенка, но ее мозг далеко опередил ее физическое развитие.
Синий пиджак повернул за угол. Генриетта оставалась на месте еще несколько минут. Затем она вскочила на ноги и побежала в кабинет отца.
— Входи, Гетти, — сказал отец, глядя на нее поверх письма, которое он читал. Другие члены семьи должны были уважать неприкосновенность его священного места, но для Гетти все было иначе. Отец всегда рад был ее видеть. Он закончил с письмом, прежде чем уделил внимание своей юной дочери, которая терпеливо ждала, усевшись в соседнем кресле.
— Ты видела моего посетителя, Гетти? — спросил он, откидываясь на спинку кресла.
Генриетта улыбнулась и кивнула.
— Я немножко поговорила с ним в холле.
— Мальчишка сумасшедший. Думает, что может писать. Чепуха!
Он перевел разговор на другую тему.
— Посмотри. Что ты думаешь об этом. Пришло из Англии сегодня утром.
С этими словами он протянул ей письмо.
Генриетта послушно взяла письмо. Отец научил ее читать по-английски и всегда показывал ей свою корреспонденцию. Он продолжал переводить пьесы Шекспира, и многие заинтересованные англичане писали ему.
— Они думают, что у меня неплохо получился Макбет, — продолжил ее отец. — Это великолепный персонаж, великолепный!
— Он всегда голоден и мерзнет, — произнесла девушка, не отрывая глаз от письма.
Адмирал удивился. Этим утром он слышал слишком много странных речей. Возможно, его слух подвел его.
— Что ты сказала, Гетти?
Девушка подняла глаза. В них застыло выражение искренней грусти.
— Он здесь уже три года. Я видела его в первый день на берегу канала и подумала, что никто на свете не может быть таким несчастным. Но я ошибалась. Только сейчас он достиг высшей точки отчаяния.
Адмирал уронил нож для резки бумаги, который крутил в руках, и перегнулся через стол.
— Гетти, ты что, все еще думаешь об этом бедном созданье, которое читало мне свою пьесу?
— Отец, ты должен помочь ему! — взмолилась Гетти. Она знала, что отец ни в чем не может ей отказать. Таким образом, он пытался загладить перед ней свою вину в ее физическом уродстве.
— Гетти, ты не понимаешь, о чем ты говоришь! Зачем, ведь мальчик абсолютный дурак! Чем скорее он поймет, что для него здесь нет места, тем лучше. Тогда, вероятно, он сможет вернуться в свою деревню, или откуда там он приехал, и научиться ремеслу. Без сомнения, он найдет какое-ни-будь дело, которое сможет прокормить его.
— Отец, ты что, не слушал, когда он читал?
Адмирал был не в силах встретиться с ее обвинительным взглядом.
— Ну, ты же знаешь, у меня так много важных дел.
— Тогда ты должен признать, что ты не компетентный судья.
Герр Вульф выдавил из себя улыбку.
— Но, Гетти, это была такая чепуха!
— Да, большая часть. Но, отец, он видит вещи, которых мы не видим.
— Откуда ты это знаешь?
— Потому что я не могла удержаться от того, чтобы не послушать. Я проходила по коридору, дверь была открыта, а он кричал во весь голос! Ну, а после я стала подслушивать.
Ее отец разразился громким смехом.
— Теперь мы квиты, фрекен Вульф! Я не подслушивал, а ты подслушивала. Я думаю, что он дурачок, а ты убеждена, что он гений. Ну и что из этого?
— Я не единственная, кто верит в него, отец. К маме приходила мадам Раабек, и мне было позволено присутствовать при их встрече. Она рассказала нам про этого мальчика и предсказала для него великие вещи.
— А, теперь я понимаю, откуда у герра Раабека такие суждения! Его здравый рассудок говорит ему, что мальчик сумасшедший, но его жена настаивает на том, что у мальчика есть какой-то талант.
Адмирал вздохнул.
— Что бы делали бедные поэты, если бы на свете не было дам, да благословит их Господь.
Генриетта молча встала и подошла к окну, повернувшись спиной к отцу. В других частях дома раздавались голоса. Адмирал недовольно поерзал в своем удобном кресле.
— Он плохо воспитан. Вспомни, как он ворвался сюда! То же самое он делает по всему Копенгагену! Он чуть ли не до смерти напугал Тиле, ворвавшись в его кабинет без предупреждения. В тот момент Тиле работал над поэмой о народных верованиях. И что он мог подумать? Что какой-то злой дух материализовался у его двери. Этот мальчик бич, угроза. Он должен вернуться домой!