Полет миражей

Александрова Дилара

Нарастающий с каждой секундой трубный гул разорвал недолгое безмолвие мерцающей цифры. Непреодолимая, неотступная дрожь сотрясла нутро, когда камень коснулся безвременья, о которое ударился всем своим плотным существом. Глубокие трещины устремились от самого края и до внутренней пустоты изогнутых линий. Цифра упала на бок. В одно мгновение восьмерка преобразилась в нечто совершенно противоположное. Обратный отчет не испил до дна утекающее сквозь пальцы время, расколовшись о знак неизменной бесконечности. Восьмерка превратилась в вечность.

— Посмотри под ноги.

Дыхание

сперло.

Каменная бесконечность разлетелась на куски, словно карточный домик. Твердая порода рассыпалась в прах, не позволив прикоснуться к себе и кончиками пальцев.

Под ногами замаячили вершины гор, вселяющие ужасающий трепет. Арсия!

Острый пик приближается с пугающей скоростью, и вот уже податливое тело падает внутрь… Страх проник в жилы, обездвиживая и лишая голоса. Как же он сладок…

Миллионы лет вплетаются в душу. Гора дышит памятью планеты, заставляя своим горячим нутром идти рябью поверхность лазурных морей. Покажи мне!

Столкновение. Взрыв. Совсем не больно. А тебе? Ведь я — это ты. Мы выстоим, как и всегда. Метеориты раз за разом ранят твое живое тело. Я не отведу их руками. Они — прошлое. Часть нашей с тобой истории. Холодно… Не хочу видеть эту боль. Взгляд в бескрайнюю пустоту космоса в ожидании очередных ран… Если хочешь — остановись.

— Я веду тебя сквозь пустоту. В то время, когда по-настоящему жил.

— Ты жив.

— Я мертв.

Невозможно… невозможно вынести груз этих миллионов лет… Вынести, не став с ними единым целым. Позволь мне сделать это.

Ты — другой. Я хочу быть как ты. Иным небом, иными реками, иными горами. Иными душами. Как высоко… Блеск фиолетового неба ослепляет. Причудливые длинные деревья касаются его, словно тонкие пальчики. И они тоже — другие. Их сияние видно даже отсюда. Кто там, внизу? Позволь увидеть свет рассветного Солнца… Я знаю, это только начало. Дай мне ответы!

— Оттуда нет возврата.

Слишком быстро! Я не успеваю коснуться того, что вижу! Что это было? Электрическая вспышки в облаках? Что это за существа, которые купаются в них, словно в волнах закатного моря? У них нет крыльев… Останови!

— Ближе нельзя. Ближе — смерть.

Невозможно быть настолько прекрасным. Настолько живым! Позволь мне лететь в стае тех мелких птиц, что взвились в твоих грузных облаках. Я знаю, кто они. Теперь знаю… Это — души, к которым я должна присоединиться. Сознания хрустального забвения. Они — счастливы. Я хочу быть счастливой!

Я? Кто я? Не знаю… Кажется, забыла. Помнила когда-то, а сейчас все исчезло. Покрылось пеленой забвения. Где же мое имя? Его и нет почти… Зачем имена? Это лишь пустой звон, зовущий душу. Там, где все едино, они не имеют никакого значения. Нет ярлыков, нет разделений. Ты — это я, а я — это ты. Все сливается в память о бесконечности. Раствори меня, мой светоч и путь. Тлей. Мне этого достаточно. Знаю, что ты тоже смотришь в ответ.

Не отпускай! Ты обещал… В тех образах, что заряжены силой глубин.

— Пора.

— Я не хочу! Зачем ты ранил меня? Зачем позволил взглянуть в замочную скважину, если не собирался открыть дверь?!

— Я открыл не дверь, а нечто большее. Это — мой дар.

— Какой?

— Просыпайся.

— Нет!

— Не плачь. Мы еще встретимся».

Солнце уже находилось высоко в зените, когда Морган очнулся. Голова нещадно трещала. Отдаленная боль в мышцах и явно ощутимый отек в самом чувствительном месте заставил быстро вернуться в наступающую реальность.

Полет миражей давно минул, не оставив от себя и следа. Блаженная улыбка скривила лицо Жнеца: бесследно исчез не только полет миражей. Исчез его страх. Наконец, закрылась та дверь, что вела прямиком к безумию. Он почувствовал это еще тогда, когда крепко держал волосы девушки, а она, широко распахнув глаза, глядела на небо, наполненное призраками. Страх оказался лишь иллюзией, порождением его больного сознания. Морган вдруг осознал, что победил не страх, а самого себя.

Нервный смех нарушил молчание отдыхающей после стихийной волны полупустыни: вот оно — облегчение. Откинувшись на спину, Морган вставать не стал. Глубоко изнутри поднялось удовлетворительное чувство правильности. Щурясь от полуденного солнца, он поймал себя на мысли, что при резком перепаде света левый глаз впервые не кольнуло за последние несколько недель. Сознание снова начало проваливаться в тяжелый, затягивающий сон. Снова увязнуть в липком забытье мешала только ноющая боль в паху.

— И что это было, парень? — послышался над головой смачный бас.

Где-то вдалеке послышался рев двигателей и звук полицейских сирен. Их заглушали разрозненные крики медиков, прибывших на место первыми. Протянув руку, Морган не без труда и значительного содействия Трэвиуса встал, но полностью разогнуться так и не смог.

— Ты просил решить проблему, — сдавленно ответил Морган, отмахиваясь от облепивших его врачей, — Я ее решил.

— Ты в этом уверен?

В воздухе не появилось ничего: ни голограмм, ни звуков аплодисментов толпы. Только вездесущие раздражающие камеры, с жаждой внимающих всему, что видят вокруг.

Позади послышался ропот. А затем — крики.

Мир наваливался на плечи невыносимым страданием, переплетающимся с мерзким, сыровато-промозглым отчаяньем. Всепоглощающее, полное очарования видение сменялась мерзкой реальностью. Девушка не хотела возвращаться. Сквозь отвратительное чувство безысходности начинала чувствоваться боль. Слезы, залившие щеки, соленостью раздражали раны на вспухших губах. Свисающие вниз безжизненные локоны пугали своими седыми прядями. Врачи что-то кричали. Кажется, требовали другие носилки. Пара крепких рук попыталась приподнять землянку, но она их оттолкнула. Не успев подняться, Медея схватила тонкий прибор, похожий на скальпель в одном из расставленных вокруг медицинских ящиков, полоснула лазером по волосам и диким усилием воли встала.