Полет над бездной
Шрифт:
С этих слов моя жизнь для меня превратилась в ад. Каждый мой день, каждый мог шаг, каждый мой вздох был расписан без меня. У меня не спрашивали чего и когда я хочу, я должен был все делать по расписанию, спать, есть и учить, причем в основном учить. Вся моя комната тогда была заполнена книгами, которые я не читал. Пару раз я, правда, пытался начать, но внутреннее отвращение и полное отсутствие желания брали верх, благо никто не сидел надо мной стражем, у Шамирама просто не было на подобное времени.
Я так и ждал, что в один прекрасный день он изобьет меня до полусмерти, но он меня не трогал, просто запирал, узнав, что я ничего не делал. Я был узником, и выходом из этого заточения была учеба, но я не учился.
Порой от скуки, а делать в этом заточении мне было совершенно нечего и я сходя с ума часто ревел, но когда и реветь я уже не мог, я листал
Все это казалось мне верхом жестокости. Эти стены начинали сводить меня с ума. Прошло всего пара месяцев, а мне казалось, что целая вечность. Мой разум казалось медленно покидал меня. Я уже не плакал, не жалел себя, но все чаще смеялся, глядя как на улице бегают людишки. Все в моем сознании медленно переворачивалось. Порой я думал, что я правлю этими людишками, что я здесь бог, а потом я осознавал, что это я просто брежу, потому что ничего не делаю, однако даже так учить я не мог, когда я попытался однажды, то только порвал одну из книг в порыве гнева. Даже так я не мог покорится, совсем мне не хотелось это читать, не говоря уже о том, что бы это учить. Однажды мне, правда, удалось прочесть немного, но мысли мои были далеки от того, чем должны были быть заняты, и в голове, как итог, осталась прежняя пустота.
Однако отчаянье медленно брало верх над гордостью, и я все же взмолился, но не о свободе, а о каком-нибудь другом задании.
Шамирам не стал мне ни потакать ни отказывать, лишь сказал, что подумает и его холод странно остудил зарождающееся безумие в моей голове. Тогда оставшись один, я долго сидел на месте, думая о своей никчемности и полной пустоте своего существования. Меня будто окатило холодной водой от его спокойствия.
Тогда я впервые всерьез задумался о своей судьбе, своем поведении и своей жизни. Я смотрел на книги, где среди стопок, лежали обрывки одной из них, и вдруг меня охватила вина. Я не винил себя за дурное поведение, за глупости, я просто думал, что эта книга совсем ни в чем не виновата, и я не имел ни малейшего права с ней так поступать. Если бы не это чувство вины, то я бы наверно никогда вновь не прикоснулся к ее листам, но так… Я хотел лишь собрать ее вновь, хоть частично восстановить страницы, но что бы сделать это, мне надо было вникать, и как-то незаметно я стал читать эту книгу. Она рассказывала мне о мыслях об эмоциях о том, как это все рождается, по каким законам живет. Мне тогда все это казалось не наукой, а сказочной историей, невероятным чудом к которому мне удалось прикоснуться. Я поглощал знания, что передо мной появлялись с жадностью, будто это объясняло все, что творилось сейчас со мной, впрочем, так оно и было, многое в тот вечер стало мне понятней, одновременно с этим пришло и другое — понимание того, что все то, чему меня собирались учить не так уж и бессмысленно, но задумываться над этим я все же не хотел, ибо тогда я должен был признать свое поражение, а этого мне было все же мало что бы сдаться.
В ту ночь, я не заметил, как уснул, будто сон пришел случайно по какой-то неосторожности. Будто его и не должно было быть и я просто уснул случайно, а затем так же случайно проснулся на рассвете. Наверно тогда я только начал наконец взрослеть, сдвигаясь дальше капризного избалованного мальчишки, переполненного бессмысленным упрямством.
Однако при пробуждении голова моя была тяжелой не от мыслей, а от банального плохого сна и стресса, от этого мне даже казалось, что эта ночь и это просветление мне лишь померещились или того хуже приснились, а значит пути к нему нет и вовсе.
Но тогда все же начались перемены ибо мой учитель все же сжалился и взял меня в тот день с собой в клинику. Поначалу я даже жалел, все чем эта поездка заполнилась изначально — это головная боль, суровый взгляд Шамирама и много-много непонятных слов. Я чувствовал себя пришельцем, чужаком и хотел только спать, однако боль постепенно проходила и все эти слова перестали резать слух, хоть я их и не понимал.
В тот день я таскался за Шамирамом, банально разглядывая все и вся, и оказалось мне есть, на что посмотреть и я смотрел, активно и весело с интересом, вникал, всматривался и уже под вечер увидел ее. Тогда ей было 7 лет 4 месяца и 12 дней. Теперь я знаю о ней все! Даже помню наизусть ее ДНКа, но зачем вам все это? Да, и я тогда всего этого не знал и не понимал, я просто смотрел на девочку светловолосую с яркими зелеными глазами и синеватой кожей, особенно губы ее отдавали синевой. Она казалось совсем изнеможенной, но почему-то стояла, вцепившись руками в ручку открытой двери, как призрак, уцепившийся за жизнь. Что-то внутри меня перевернулось, будто я раньше и не знал, что мы все болеем и умираем, будто я только сейчас увидел смерть в этой девочке, в этой бледной изнеможенной девочке в длинной больничной сорочке, но этот ребенок, от которого я возрастом не сильно отличался смотрел на меня, наверно она просто была рада увидеть ребенка или быть может она завидовала мне здоровому, живому. Я не знаю… Я знаю о ней все, но не знаю банальных вещей ибо так ни разу и не поговорил с ней. Она была глуха и нема… она была здесь почти с самого рождения и теперь она умирала, просто умирала. Я конечно могу рассказать почему и что с ней было не так, могу поведать как она держалась эти годы, но… зачем это все нужно? Это вам не важно, да и унесет меня это совсем не туда.
Тогда для меня эта девочка была просто пациентка учителя, просто Вергита, просто умирающая девочка, которой я ничем не мог помочь.
Я спрашивал о ней у всех. Я стал пытаться понять ее болезнь, не зная об этом ровным счетом ничего. Я старался из-за всех сил, возможно я был влюблен… ну… все же сейчас я думаю, что все же был, просто ничего подобного о том на меня не находило.
Она улыбалась мне, когда я приходил к ней и смеялась, когда я пытался что-то объяснить ей какими-то жестами и движениями, образами. Она просто смеялась, наверно я напоминал ей клоуна и она совсем меня не понимала.
Я стал читать книги и ходить в клинику, только что бы увидить Вергиту. Я менялся на глазах, просто потому, что пытался понять, почему никто не может ей помочь, но в один прекрасный день… она умерла.
День был действительно прекрасный. Светилдо солнце, прямо в ее палату и играло на стекле бликами, немного слепя, было тепло. Ей было почти восемь. Я сидел с ней рядом и молчал. Я читал, а ей почему-то нравилось, когда я тихо читаю и она улыбалась, этого я все же не понимаю, ведь я не обращал на нее внимания, я был занят книгой, но она оставалась счастливой. Ее рука лежала на моей руке, я поглядывал на нее, она все улыбалась, потом тихонько зарыла глаза, такая светлая и счастливая… когда я понял, что ее рука совсем холодная было слишком поздно.
Все что было тогда. Ее улыбка. Ее тонкие белые пальцы. Ее белые больничные сорочки. Синие губы в улыбке. Ее неимоверно яркие зеленые глаза. Ее улыбку после смерти. Я помню все, до последней детали. Я помню, как ее увозили в морг. Я помню, как накрывали простыней. Я помню, как стоял не в силах шевелиться и смотрел, смотрел без слез, просто наблюдал, будто не понимая, что она меня оставила.
Я помню, как Шамирам уводил меня из палаты. Помню, как вез домой, помню как не спал всю ночь, и помню, как я заявил на следующее утро, что не поеду никуда.
И все изменилось. Мой учитель со всей силы ударил меня по щеке и заявил:
— Ты знаешь сколько таких Вергит в городе? Ты хоть представляешь скольким мы еще не способны помочь?! Но куда больше тех, кого мы можем спасти! И после всего этого ты заявляешь мне, что ничего не хочешь?! Значит, я ошибся в тебе!
Он хлопнул дверью и уехал без меня. Тогда он был впервые зол, впервые эмоционален и впервые я его понимал по-настоящему. Только тогда я заплакал. Сел на пол и долго-долго рыдал в голос, прощаясь с ней. Когда закончились слезы и сорвал голос я сейчас не помню и вряд ли заметил это тогда, просто в какой-то момент я просто лежал на полу, раскинув руки и едва дышал. Я закрывал глаза и долго всматривался во тьму собственных век, потом открывал их, но почти ничего не видел из реальности, но был еще день и в голове моей средь пустоты рождались мысли. Мысли о знаниях, что у меня уже были, мысли о тех, кто был еще в клинике, мысли о тех, кто ее покинул, за то время что я в ней бывал, мысли об улыбках больных и исцелённых. Мысли о том, что я что-то могу, ведь она улыбалась умирая!
Я не помню, как у меня хватило сил, совершенно не помню, все дальнейшее было как в тумане, но я дошел до клиники уже к вечеру. Было еще не темно, но темнота должна было скоро прейти. Я стоял у дверей клиники и не мог зайти, долго не мог, потому что впереди была лестница, а у меня отчаянно кружилась голова, а потом сил стало чуть больше, но я вновь ощутил боль в левой скуле, что осталась после удара, будто напоминание. От этого решимости прибавилось. Я был уже ни тот избалованный глупый мальчишка, с ним что-то случилось и он умер, а я остался на его месте, будто нас с ним разделяла прожитая маленькая жизнь и если этот так, то это жизнь светловолосой Вергиты.