Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
— На сей раз ничто его не спасет! Ничто! — проревел Кемп, переходя к посланию султана.
В нем чувствовалась рука профессионала, каждый абзац начинался и заканчивался витиеватыми и несколько неуместными расспросами о здоровье адресата, но в промежутках звучали боль, ярость и возмущение, сопровождаемые решительными протестами против нарушенных обязательств и договоров с правительством ее величества. В самом конце автор, не удержавшись, добавил пожелание здоровья и процветания адмиралу и ее величеству королеве Великобритании в этой жизни, а также всяческого счастья в жизни последующей, слегка отступая от оскорбленного тона, преобладавшего в основном тексте.
В пересчете с рупий на фунты стерлингов султан оценивал убытки от разграбления кораблей и освобождения невольников почти в миллион, не считая невосполнимого ущерба для своего престижа и развала торговли на всем побережье. Ряд портов уже не подлежал восстановлению, а система доставки рабов из внутренних районов в прибрежные порты разрушена на многие годы, не говоря уже о нехватке кораблей вследствие бесчинств Эль-Шайтана. Порты, еще открытые для торговли, кишмя кишели невольниками, терпеливо ожидавшими, когда за ними прибудут дхоу, которые давно превратились в обломки, рассеянные по рифам и отмелям Мозамбикского пролива или же угнаны на юг.
— Ничто его не спасет… — начал адмирал Кемп и осекся.
Его карьере пришел конец. Какая несправедливость! За сорок лет он не совершил ни единого неверного шага, и почетная отставка была так близка…
Адмирал стряхнул горестное оцепенение и начал составлять приказы.
Первый касался всех кораблей эскадры: немедленно, на всех парах, отбыть на поиски «Черной шутки». Как ни печально, пройдет недель шесть, пока приказ дойдет до всех командиров, так как корабли рассеяны по двум океанам. Еще столько же понадобится на то, чтобы найти канонерку, блуждающую в мешанине островов и бухт Мозамбикского пролива.
Однако как только его разыщут, капитан Кодрингтон будет немедленно отстранен от командования, и его обязанности временно перейдут к лейтенанту Денхэму, которому следует как можно скорее привести канонерскую лодку в Столовую бухту.
Адмирал не сомневался, что соберет на Кейптаунской базе достаточное количество старших офицеров, чтобы созвать заседание трибунала. Если доложить Первому лорду, что Кодрингтону вынесен суровый приговор, это отчасти выправит положение.
Следующую депешу Кемп адресовал консулу ее величества в Занзибаре, предлагая сэру Джону Баннерману утешать и подбадривать султана до тех пор, пока ситуация не будет взята под контроль, а также до пришествия из Лондона указаний министерства иностранных дел касательно возмещения убытков и компенсации, хотя на данном этапе, естественно, нельзя брать на себя никаких обязательств или сулить султану каких-либо обещаний, кроме общих выражений поддержки и соболезнований.
Далее предстояла тягостная задача писать рапорт в адмиралтейство. Документ этот никоим образом не оправдывал действий его подчиненного и не уменьшал степень ответственности командующего. За время своей службы Кемп хорошо усвоил, что любые такие попытки бессмысленны. Однако факты, даже изложенные излюбленным сухим флотским жаргоном, оказались столь впечатляющими, что адмирал крайне устрашился. Почтовое судно простояло пять часов, ожидая, пока он закончит, запечатает и адресует свое послание, которое должно было прибыть в Лондон примерно через месяц, а то и раньше.
Последнее письмо предназначалось командиру канонерской лодки ее величества «Черная шутка». В нем адмирал отвел душу, находя горькое садистское удовольствие в тщательном подборе слов: «корсар» или «пират», «злостный» или «безответственный». Кемп распорядился переписать сей шедевр ядовитой иронии в пяти экземплярах и разослал во всех направлениях всеми доступными средствами, чтобы как можно скорее обуздать щенка.
Теперь оставалось только ждать, и это было хуже всего. Неопределенность и бездействие разъедали душу.
Кемп боялся каждого корабля, прибывавшего в Столовую бухту. Когда на холме гремел сигнальный выстрел и вздымалось облачко дыма, адмирал вздрагивал, ощущая внутри липкий комок страха.
Каждое новое донесение умножало счет разрушений и грабежей. Наконец пришел рапорт от самого преступника, зашитый в брезентовый пакет и адресованный лично адмиралу Кемпу. Депешу доставила призовая команда особо ценной дхоу, длиной свыше восьмидесяти футов и водоизмещением в сто тонн.
Тон, которым капитан Кодрингтон перечислял свои достижения, взбесил адмирала чуть ли не больше, чем сами деяния преступника. В несколько небрежном введении капитан Кодрингтон отмечал, что площадь империи увеличилась примерно на миллион квадратных миль африканских земель.
У него хватило деликатности признать, что, возможно, в некоторых поступках он и превысил свои полномочия: «Моим твердым намерением было, находясь на службе, тщательно избегать любых действий политического характера. Однако по просьбе шейха и имама княжеств Элат и Тельфа, равно как и их народов, ищущих защиты от враждебных и жестоких действий султана Занзибарского, я вынужден был уступить и признать их суверенитет». Впрочем, их светлостей, в особенности первого лорда адмиралтейства, лорда Сомерсета, всегда выражавшего недовольство, когда военные суда использовали для борьбы с работорговлей, такое объяснение едва ли могло удовлетворить. Однако дальнейшее было еще хуже. Капитан Кодрингтон решил поупражняться в чтении проповедей.
«По воле Божией, англичане единственно в силу благородства своей нации несут спасение этим несчастным. Да простят меня их светлости за использование непопулярного ныне аргумента — явный выпад в сторону партии изоляционистов! — однако мне ясно, как африканское солнце, что Провидение уготовило сей континент единственному народу на земле, обладающему добродетелью достаточной, чтобы управлять им для его же блага, тому народу, который сделал Божье откровение своим моральным законом».
Читая это, адмирал Кемп поперхнулся и зашелся в приступе кашля, от которого оправился не сразу.
«Во всем вышеизложенном я не руководствовался никакими личными мотивами или интересами, и менее всего тщеславием, имея единственным стремлением употребить данные мне полномочия на благо Господа и королевы, на благо моей страны и всего человечества».
Адмирал снял очки и уставился на витрину с чучелами певчих птиц.
Чтобы написать такое, нужно быть или величайшим в мире безумцем, или храбрецом — или тем и другим одновременно.
Адмирал Кемп был не совсем прав в своих оценках. На самом деле Клинтон Кодрингтон стал жертвой обычной самоуверенности, вызванной ощущением безграничной власти. Такого многомесячного соблазна не выдержит никакое благоразумие. Тем не менее молодой капитан искренне верил, что выполняет волю Господа, свой патриотический долг и следует духу распоряжений лордов адмиралтейства.