Полет стажера
Шрифт:
Челл обвел нас победоносным взглядом. Я с трудом сдерживал гнев. Мне была противна нездоровая жадность, с которой он ждал нашей реакции. Меня неприятно поразила извращенность, иначе не скажешь, его фантазии, основанной на убежденности: в человеке - любом!
– таится мелкое, жалкое существо, готовое в критическую минуту предать всех и все ради того, чтобы выжить самому... Зачем исходить из такой оценки? Я не понимал этого потому, что с детства верил людям и думал о них хорошо. Родители поощряли эту, как сказали бы древние, "наивность"; да поначалу она и питалась незнанием. Но достиг зрелости - и уже сознательно решил для себя: лучше ошибиться, чем с самого начала, "авансом" предполагать в ком бы то ни было злое... Между прочим,
Так вот, к Тингли Челлу я тоже изо всех сил старался относиться как можно лучше. И тогда сумел сдержать злость, ни слова не сказал, все внушал себе: "Ты - пилот, и ты обязан..." Но если до конца честно, то было мне его жаль он ведь многое мне рассказал о себе.
Зато Виктор Горт не стал щадить Практиканта.
– Любопытствуете, как в случае чего разделимся мы?
– спросил в своей обычной манере.
– Знаете, в подобных ситуациях опасно делать прогнозы... И, кроме того, чтобы решаться па это, надо быть очень уверенным в себе самом. Затем прямо сказал: - Вы - уверены?
По всему было видно: сейчас Тингли вспылит, сейчас он наговорит голографу такого, что навсегда у любого из нас отобьет охоту сомневаться в его достоинствах.
Но он не вспылил. Наоборот, поник как-то, стушевался, ни слова не произнес... Тогда заговорил я, и руководили мною горячее желание смять, уничтожить возникшую в каюте удручающую всех нас неловкость, а также упомянутое чувство жалости к Практиканту, в этот момент особенно сильное.
– Мне кажется, - заявил я как мог беззаботно, - конфликт лишен почвы. Никакого "в случае чего" не может быть, я абсолютно в этом не сомневаюсь! А вообще-то время позднее... Простите!
– сделал вид, что подавил зевок. Стоит ли волноваться на ночь глядя?
– Конечно, Бег, конечно, - Кора одарила меня ласковым взором.
– Зачем думать и говорить о нехорошем!
– Какая разница - думать, не думать, говорить, не говорить?
– мрачно вопросил Рустинг.
– Все равно в конце пути каждого из нас ожидает...
Впервые я увидел Петра Вельда таким.
– Довольно!
– тяжело опустил он свой громадный кулак на стол. Предоставляемой мне Космическим уставом - в настоящих условиях неограниченной - властью я запрещаю вам, Сол Рустинг, такого рода речи как вредные, упадочнические, разлагающие и опасные! Считаю долгом поставить вас в известность, что в Уставе есть статья, предусматривающая превентивные меры, которые в аналогичных случаях может и даже обязан предпринять руководитель во имя общих интересов. Астропилот Бег Третий подтвердит, если надо, мои полномочия...
– Он тяжело поглядел в сторону Рустинга.
– Полагаю, однако, что в последнем нет необходимости.
Даже сегодня, сравнивая этот инцидент со всем трудным и страшным, пережитым нами в дальнейшем, я считаю его самым мучительным. Потому что тогда убедился и запомнил навсегда: проявление власти в форме угрозы неотделимо от унижения - естественно, для того, против кого власть направлена. Сол Рустинг испугался, испугался в самом прямом, постыдном смысле
И еще одно пережитое тогда, запечатлевшееся чувство: я по сей день воспринимаю ворвавшуюся вслед за тем в наше бытие неожиданность как избавление; порою ведь и опасность может быть избавлением, если предшествовавшее ей было мучительно и тягостно.
Пронзительно заверещал инфракрасный сторож. Опередив на этот раз Петра, я бросился к иллюминатору. Втроем, так как вслед за "космическим мусорщиком" подоспел голограф и твердо прижался к моему плечу, мы смотрели в ночную пустыню... Позволю себе короткое отступление, хотя знаю - большинству оно покажется неправдоподобным. Момент был напряженным, потому что нес в себе неизвестность, причем скорее всего опасную, а я, с враждебностью ощущая близость Горта, думал (точнее, мысль промелькнула в сознании молнией; хотя кто измерил скорость, с которой приходит и уходит мысль?): "Сложно у меня с Художником... Я должен его ненавидеть - и ловлю себя на том, что он мне нравится! Что за чушь противоестественная... И почему именно он проник в сновидение, когда Мтвариса приходила ко мне? Хотя это как раз понятно..." Мысль прервалась - я увидел их.
Синхронно нарастающему воплю сторожа к нам приближались, быстро увеличиваясь в размерах, смутно различимые в лунном свете фигурки. Сначала это были просто два пятна, надвигавшиеся на ракету, и одно преследовало другое, на первых порах заметно от него отставая, но расстояние между ними сокращалось, и еще стремительнее сокращалась дистанция, отделяющая это неведомое от нас. Вот пятна разделились на пятнышки поменьше... И вот мы уже видим: в паническом, кажется, ужасе, словно надеясь на нашу помощь, ища избавления, мчатся к ракете похожие на кроликов зверьки... А за ними, увязая в песке, неуклюже шлепая короткими лапами, однако нагоняя - несомненно благодаря своим размерам, - бегут звери куда крупнее. "Они чуть побольше теленка... По-моему, хищники", - вспомнились давешние слова Вельда.
Вой инфракрасного сторожа раздирал слух, и Вельд выключил его - как раз в ту минуту, когда "кролики" ворвались в широкий сектор света, льющегося из иллюминатора.
Зверьки замерли как по команде, устремив на ракету круглые, золотисто мерцающие глаза. Нелепо переваливаясь, точно топорно сделанные лодки на волнах, торопливо покрывали последние десятки метров те, покрупнее, и в их жадной поспешности было нечто донельзя отвратительное. Они напоминали... ну да, свиней, которые дорвались до корыта и сейчас будут тупо тыкаться в его дно, не залитое пока помоями.
– Догнали-таки, - констатировал Виктор Горт.
– Вот-вот начнется... О черт, камеры нет!
"Зачем увековечивать омерзительную резню?!" - негодующе подумал я, а в следующую секунду рефлекторно напрягся, чтобы не упасть под навалившейся сзади тяжестью.
Удлиненное лицо голографа казалось неживым, глаза остекленели, искаженный гримасой рот был приоткрыт, тело обмякло. Мы с Вельдом уложили его в ближайшее кресло, я рванул "молнию" комбинезона, припал к груди. Сердце билось ровно, сильно, неторопливо... Что за дьявольщина!
Гневный крик Тингли Челла:
– Да это же... Ах, гады!..
Взметнулась входная дверь, он выпрыгнул в прямоугольник возникшее за нею пустоты.
– Боже мой!
– это был голос Коры Ирви. Так быстро все произошло, что мы с Петром, склонившиеся над неподвижным Художником, не успели ей помешать.
Женщины тоже не было уже в ракете, когда снаружи послышался визг смертельно, судя по нему, раненного существа. Он оборвался, то ли сметенный хриплым ревом взбешенного Практиканта, то ли потому, что животное умерло. Лишь после этого Вельд и я бросились на помощь нашим товарищам.