Полет Жирафа
Шрифт:
И заслушивался. Ему нравилось, как тесть, интеллигент в четвёртом поколении, говорил: «Алё!». Прямо так, без телефона. Когда его красавица-дочь обращалась к нему: «Папа!», он отзывался: «Алё!» — баритональным басом, а не матерным, как тесть Кролика.
А г-на Удава тёща называет «мой мальчик». — Он уже давно взрослый и при этом довольно гнусный субъект, а она его — мой мальчик Это надо послушать!
Кролик не только слушал, он даже немножко подсматривал. В их кругу это считалось нехорошо, но он подсматривал из своего круга. И всё чаще появлялась мысль устранить
Первое, что пришло в голову, — проглотить Удава, как это между соседями делается. Стал готовиться. Заказал растопырки, чтоб рот пошире раскрывать, недрожалки, чтоб не дрожать от страха. Главная трудность — от взгляда Удава не цепенеть. И это сосед называется. С таким соседом только в гробу лежать и то не в одном, а в разных и на приличном расстоянии.
Когда наступило время Икс, стал подбираться к Удаву. Со спины ползёт и морду воротит, хотя на носу взглядозащитные очки, чтоб не цепенеть от взгляда соседа. И всё-таки оцепенел. Морда отвёрнута, уши прижаты, рот на растопырках, хвост на недрожалках, но привычка цепенеть — вторая натура.
Расцепенел — Удава нет. Неужели, думает, проглотил в бессознательном состоянии?
И сразу в нём что-то заколотилось. Ну, конечно, Удав. Колотится, пытается вырваться наружу.
Совсем запаниковал товарищ Кролик. Плохо, когда Удав снаружи, но ещё хуже, когда он внутри. Он же проглотит изнутри, от него не спрячешься.
Бросился домой предупредить об опасности. Узнав, что отец проглотил Удава, дети закричали «ура!», тесть выпил на радостях, но женщины отнеслись к этому иначе. Жена упала в обморок, тёща лишилась чувств. Но обе быстренько пришли в себя и, собрав монатки и бросив пожитки, пустились наутёк. Вместе с проглоченным Удавом, который, конечно, был недоволен, что его уносят от любимой семьи.
И зажило на новом месте семейство Кролика с Удавом внутри.
По утрам Кролик пытался убежать от Удава, что воспринималось окружающими как утренняя зарядка. Потом он бегал от Удава за продуктами и по другим делам, а вечером прибегал от Удава домой. Иногда не вечером, а утром. И когда жена спрашивала, где он провёл ночь, Кролик отвечал, что бегал от Удава. Жена интересовалась, куда и к кому он бегал от Удава, но на эти вопросы товарищ Кролик отвечал уклончиво. И кончилось тем, что эта стерва жена заявила, что не желает спать с Удавом, отделённым от неё лишь тонкой прослойкой Кролика, и стала сама бегать от Удава с вечера до утра. И даже тёща, старая шлюха, хорохорясь перед зеркалом, посматривала по сторонам, прикидывая, куда бы ей сбежать от Удава.
Но в разговорах с детьми они строили планы на будущее. Вот убежит папа от Удава, и заживут они дружной семейной жизнью. Купят сервант и ещё кое-что из мебели. Детям письменный стол для уроков… ну ладно, не для уроков. И не письменный стол, а футбольный мяч.
А Кролик между тем всё бегает от Удава. Удав у него внутри колотится с перепуга, а он от этого перепуга пытается убежать.
Ну зачем ему чужой перепуг? И нам зачем чужой перепуг?
— Алё, вы слышите? Зачем нам чужой перепуг?
— Завтра перезвоните.
Rак медведь Hабинович и медведь Воскрекасенко охмуряли белочку Раису Михайловну
Медведь Рабинович и медведь Воскрекасенко рыли берлогу на двоих, чтоб не разбивать компанию. Тут же ошивался и хорёк Геннадий Павлович, подбивая Воскрекаса:
— Закопай Рабиновича! Ты что, не видишь? Это же Рабинович!
Медведь Воскрекас даже не оборачивался на эти слова. Не от неповоротливости, а просто не считал нужным. Если на такие слова оборачиваться, будешь не переставая вертеться волчком.
Тогда хорёк заходил со стороны Рабиновича и голосил:
— Ах ты Рабинович! Скажешь, не Рабинович? У меня на Рабиновича глаз — алмаз. Вот я тебя, Рабиновича! Тогда будешь знать!
Медведь Рабинович только отдрыгивался ногами.
Но вот медведь Воскрекасенко поднял глаза к небу и увидел на дереве белочку Раису Михайловну.
— Ото дивка! — воскликнул он, потирая лапы.
— Ничего особенного, — сказал медведь Рабинович, потирая лапы у себя за спиной.
Геннадий Павлович тоже искоса кинул глаз и остался доволен.
— Гей, дивчина, а ну подь до нас, — пригласил медведь Воскрекасенко.
— Ах, оставьте, я замужем, — отмахнулась белочка Раиса Михайловна, кокетничая хвостом.
На самом деле она не была замужем. Просто ей не нравились медведи с коротенькими хвостами. Она мечтала о медведе с большим, пушистым хвостом, но такие медведи ей пока не встречались.
Вздохнул медведь Воскрекасенко, вздохнул медведь Рабинович, и хорёк Геннадий Павлович тоже вздохнул. Такая была эта белочка: от неё за километр воздуха не хватало.
Медведь Рабинович поинтересовался, где её муж, и оказалось, что муж её в командировке. На самом деле это она была в командировке — за орехами и впечатлениями, в том числе и от медведя с большим, пушистым хвостом.
То, что муж белочки в командировке, понравилось всем. Медведь Воскрекасенко потирал лапы, медведь Рабинович для приличия потирал лапы за спиной, а хорёк Геннадий Павлович уже представлял, как он полезет по дереву и долезет до белочки, но потом вспомнил, что не умеет лазить по деревьям, и огорчился.
— А пошли его знаешь куда, — сказал Геннадий Павлович, имея в виду белочкиного мужа, нисколько не смущаясь, что разбивает семью.
Из всех троих у него был самый большой и пушистый хвост, но именно его белочка не замечала, поэтому на его конкретное предложение не отреагировала. Она представляла себе этих медведей с большими пушистыми хвостами и пыталась определить, какой бы из них ей больше понравился. Ей бы понравились оба и ещё несколько с хвостом, — у белочки Раисы Михайловны было большое, вместительное сердце. Но когда медведь Воскрекасенко опять обратился к ней с какими-то словами, она вернулась из воображаемой действительности в реальную и отрезала, как отрубила: