Полибий и его герои

Бобровникова Татьяна Андреевна

С отвращением смотрел на все это Эмилий Павел. Его буквально мутило от вида греческих доносчиков. Будь его воля, он выгнал бы их всех вон. Но что он мог сделать? Он не был ни дипломатом, ни даже политиком. Говорили, что возиться с этими подонками требует реальная политика. А он с самого начала поставил себя как воин и, завершив свое дело, молча уступил свое место другим. Отчасти и в паломничество свое по Элладе он отправился, чтобы очистить душу от всей этой скверны.

Но пришлось вернуться и снова увидеть всю эту стаю доносчиков. Здесь ждал его новый «приятный» сюрприз. Этолянин Ликиск, ярый поборник Рима и доносчик, решил, что нечего мелочиться и губить своих политических врагов по одному, а лучше уничтожить их всех скопом. Он устроил жуткую резню и перебил всю противную партию. Притом втянул в дело римский гарнизон, внушив, что это враги римлян, замышляющие предательство. Кончилось тем,

что убийц-этолян простили, но вот кого наказали, так это главу римского гарнизона. Тут уж постарался Эмилий Павел, ибо он считал, что не подобает римлянину участвовать в греческих подлостях (Liv. XLV, 28, 6–8; 31, 1–2).

Да, конечно, было тревожно. Но Полибий точно знал, что ни он, ни члены его партии не написали царю ни строчки. Поэтому был спокоен. И вдруг явились двое римских послов самого высокого ранга. Ахейцы сразу почувствовали недоброе. Послы прочли список лиц, которые должны были ехать заложниками в Рим. Одним из первых Полибий услыхал свое имя… [32]

Он сразу понял, что произошло. Конечно, это Калликрат его оклеветал и выставил чуть ли не главным агентом Персея. На это Калликрат был великий мастер. Правда, впоследствии Полибий имел случай убедиться, что Эмилий Павел не верит ни единому слову греческих доносчиков и относится к ним с глубоким отвращением. Но под письмом он вынужден был поставить свою подпись (ХХХ,13, 8–11).

32

Его отца Ликорты, видимо, не было уже на свете.

Калликрат стал теперь во всем Пелопоннесе притчей во языцех. Дети, возвращаясь из школы, завидя его, кричали:

— Предатель!

А когда он выходил из общественного бассейна, следующие посетители громко звали служителя и приказывали спустить всю воду и набрать новую, ибо им противно было войти в воду, где плескался этот гражданин (XXX, 23).

Увы! Полибию от этого было не легче. Участь его была решена. Он ехал в Италию^{38}.

То был страшный, неслыханный удар. Все, ради чего он жил до сих пор: политическая карьера, военная слава, служба союзу, все это рухнуло. Вчера еще он был блестящий политик, будущий стратег, сегодня — жалкий пленник. Поднимаясь на корабль, который увозил его на запад, он должен был с тоской спрашивать себя, что его ждет? Что это за город, что за люди, среди которых он принужден отныне жить? Ибо доселе он представлял их плохо. Проникла ли к ним эллинская культура, или они остались прежними варварами? Благородны ли они и великодушны, как говорят некоторые? Или скорее черствы, холодны, суровы? А если так, как отнесутся они к сыну их старинного противника, вдобавок оклеветанному перед ними, сейчас, когда он совершенно беспомощен и всецело в их власти? И у ж все согласны, что это самые гордые люди на свете. С каким же высокомерным презрением будут они смотреть на жалкого бесправного пленника из маленького Пелопоннеса! Найдет ли он там хоть одного друга, хоть одну родную душу?

Книга вторая

РИМ

Глава I. НАЗВАНЫЙ СЫН

Горе! В какую страну, к каким это людям попал я?

К диким ли, духом надменным и знать не желающим правды?

Или же к гостеприимным и с богобоязненным сердцем?

Гомер. Одиссея. VI, 119–121

Вот он и сын твой, какого иметь пожелал бы и всякий.

Гомер. Одиссея. XX, 35

Судьба свои дары явить желала в нем,

В счастливом баловне соединив ошибкой

Богатство, знатный род с возвышенным умом

И простодушие с язвительной улыбкой.

А. С. Пушкин

Чужбина

Сбылись наиболее мрачные предчувствия Полибия. Рим казался самым унылым местом на свете. Город беспорядочно располагался на холмах и в оврагах и состоял из низких неказистых домов и тесных улочек. Ни единого величественного здания, ни одного красивого портика! Центром и средоточием всей жизни был Форум. Римляне, можно сказать, дневали и ночевали на Форуме. Там проходили народные собрания, там обыкновенно собирался сенат, там чуть ли не ежедневно проходили судебные разбирательства.

Там стояла трибуна, украшенная медными носами кораблей — называлась она Ростры, — с которой говорили ораторы. Там, у солнечных часов люди собирались и узнавали последние новости. Там тянулись торговые ряды и биржи.

Полибий, конечно, спустился на Форум, потому что туда именно спускались. То была низкая площадь между двумя холмами, некогда просто болото, ныне осушенное. Неправильной формы, вся загроможденная в полном беспорядке расположенными строениями и старыми изваяниями, она должна была произвести самое удручающее впечатление на эллина, привыкшего к стройности и величию греческих площадей.

Над Форумом высился Капитолий, высокий крутой холм, римский акрополь. Сюда поднимаются триумфаторы, а на самом верху стоял храм Юпитера Всеблагого и Величайшего, куда весь мир отправлял дары. Это было небольшое строение, на крыше которого стояли простые глиняные раскрашенные статуи старинной этрусской работы. И это все (Strab. V, 3, 8; Plut. Marcel. 21; Cic. Agr. II, 106; Liv. XL, 5).

Правда, в некоторых храмах он увидел греческие статуи и картины, вывезенные из Эллады. Но это было еще хуже и напоминало ему о несчастьях его родины. Даже каменного театра здесь не было. Раньше, говорят, актеры разбивали подмостки прямо на улице. Семь лет назад устроили постоянную сцену (Liv. XLI, 27, 5). Здесь ставили переделки греческих пьес. Но они никак не могли заинтересовать Полибия, который видел оригинал. Кроме того, он не знал латыни. Первым поразившим нашего героя в Риме зрелищем было следующее. Люций Аниций, праздновавший триумф почти одновременно с Эмилием Павлом, устроил празднество в честь недавней победы над иллирийцами. Приглашены были знаменитейшие флейтисты и актеры Греции. Все они разом начали игру. Но вскоре выяснилось, что особого успеха они не имеют. Тогда Аниций предложил им лучше подраться друг с другом. Сначала музыканты были в полном недоумении. Но вскоре они поняли, чего от них хотят, и к величайшему восторгу зрителей устроили на сцене нечто невообразимое. Они разделились на отряды и затеяли какое-то подобие правильной битвы. Под дикую разноголосицу флейт они то сходились, то расходились, дико топая ногами, так что сцена тряслась и ходила ходуном. Они делали вид, что замахиваются друг на друга, словно боксеры. «Зрелище всех этих состязаний получилось неописуемое, — вспоминает Полибий, — что же касается трагических актеров, то мои слова показались бы глумлением над читателем, если бы я вздумал что-нибудь передать о них» (XXX, 14).

И вот в этом городе он осужден был жить месяцы, годы, может быть, всю жизнь. Впрочем, на этот счет его быстро успокоили. Заложников не оставят в Риме — их быстро развезут по италийским городам. Это, наверно, какая-нибудь провинциальная копия Рима, какое-нибудь глухое захолустье.

У него оставалась последняя надежда: вдруг им позволят вернуться? Он знал, что ахейцы отправили посольство просить об этом сенат. И ждал результатов в страшном волнении. Отказ. Герой наш так описывает свое состояние, когда он услышал роковой ответ. «Когда разнесся слух об этом… не только отозванные в Рим ахейцы пришли в уныние и совершенно пали духом, но и все эллины охвачены были как бы единой скорбью, ибо сознавали, что полученный ответ навсегда отнимает у несчастных надежду на освобождение… всеми овладело какое-то отчаяние» (XXXI, 8, 10–11).

Черная ночь окутала душу Полибия. Он признавался, что ему приходила мысль о самоубийстве (XXX, 7, 7–8).

Новые знакомые

Однажды, когда жить в Риме оставалось ему уже считаные дни, у кого-то из знакомых Полибий встретил двух юношей. Старшему было лет 20 или немногим более, младшему, как потом выяснилось, 18, но выглядел он моложе своих лет и показался Полибию совсем подростком. Старший был приветлив, вежлив и разговорчив; младший застенчив, молчалив и явно дичился Полибия. С изумлением Полибий услыхал их имена. То были сыновья Эмилия Павла, отданные им в усыновление, последние, которых оставила ему злая судьба. Старшего звали Квинт Фабий Максим, младшего — Публий Корнелий Сципион. Какое имя! Сципион Африканский, «самый знаменитый человек всех времен» (X, 2, 1), победитель Ганнибала и Антиоха Великого, за которым толпами ходили люди в Элладе, принимать которого за честь для себя почитал Филипп Македонский, величайший полководец, о котором уже написаны горы книг!.. Мальчик оказался его приемным внуком. Полибий был поражен и смущен. Он понял, что перед ним настоящие принцы крови. Впрочем, одеты они были просто и держались просто и дружелюбно.