Полибий и его герои
Шрифт:
Между тем в Риме в качестве заложника жил молодой сирийский царевич Деметрий, племянник умершего царя. Но это был взрослый человек. Отослать его в Сирию значило погубить все свои планы. Вот почему, когда Деметрий со слезами на глазах начал умолять сенаторов отпустить его домой, сенаторы, хоть и были тронуты, отказали ему. Деметрий был смущен, не знал, что предпринять и «тотчас же призвал к себе Полибия». Он спросил, что ему делать? Опять идти в сенат?
Невольно поражаешься, каким доверием пользовался Полибий у юного царевича. Мегалополец немедленно дал Деметрию совет, в котором ярко проявился весь его характер. «Полибий советовал не спотыкаться дважды об один и тот же камень, полагаться в своих расчетах только на себя и принять решение, достойное царского сана: сами обстоятельства дают ему много указаний, как действовать». Деметрий
«Пропев таким образом свою лебединую песню», по выражению Полибия, Деметрий снова призвал к себе мегалопольца. Он сказал, что согласен на его план. Предприятие это, надо прямо сказать, было отчаянным. Но Полибия трудно было чем-нибудь смутить. Он именно был в своей стихии и тут же воодушевился необычайно. Итак, Полибий выдумал для Деметрия хитроумнейший план побега и горячо взялся за его осуществление. Во-первых, нужен был корабль. А где его взять? Ведь все корабли в гавани римские. Но Полибий мигом нашел выход. Как раз в это время два египетских царя Птолемея поссорились между собой. Один из них прислал в Рим посла для оправдания перед римлянами. Тут же, конечно, оказалось, что этот египетский посол Менилл — хороший друг Полибия. Он немедленно знакомит посла с Деметрием и добивается от друга обещания достать для побега корабль. Менилл отправляется в Остию, римскую гавань. Там он находит карфагенское судно, которое скоро должно отплыть в Тир. Менилл останавливается, заговаривает с матросами и наконец нанимает корабль на свое имя, чтобы возвратиться к царю в Египет. В последнюю минуту он говорит капитану, что непредвиденные обстоятельства вынуждают его остаться, вместо себя он пошлет к царю узнать его дальнейшие распоряжения одного юношу.
И вот наступает назначенная для побега ночь. Неожиданно Полибий, душа всего предприятия, заболевает настолько тяжело, что не может подняться с постели. Но даже в таком состоянии он неослабно следил за ходом событий и руководил ими. По заранее разработанному плану Деметрий отправил часть друзей в Анагнии, обещая встретиться с ними утром, часть — в Цирцеи с собаками, чтобы на другой день с ними поохотиться. Сам же он с немногими оставшимися приятелями давал в Риме ночью прощальный пир, отчасти для удовольствия, отчасти для отвода глаз. Полибий, прикованный к постели, неотступно следил за каждым шагом Деметрия. С ужасом видел он, что время идет, а юный царь, склонный к попойкам, и не думает кончать пира. Надо как-то выманить Деметрия из-за стола. Но как? Напомнить ему о заговоре? Но ведь собутыльники Деметрия и не подозревают о нем. Написать записку? А вдруг Деметрий уже пьян, и записка попадет в руки кому-нибудь из его приятелей? Что предпринять? Наконец Полибий решается. Он берет таблички, пишет, запечатывает, зовет верного раба и велит передать их Деметрию через виночерпия, только не говоря, от кого, а лишь настоятельно попросив прочесть немедленно.
Деметрий вскрыл записку. Там оказался набор каких-то изречений из древних авторов типа:
«Ночь благодетельна всем, особенно отважным»; «Решайся, дерзай, действуй, терпи неудачу, Евтих; все лучше, чем упадок духа»; «Трезвость и недоверчивость — основа рассудка» и т. д.К счастью, Деметрий оказался еще достаточно трезвым. Он тут же понял, от кого записка. Под каким-то предлогом он встает из-за стола, выходит, накидывает дорожный плащ и спешит на корабль.
На следующий день в Риме считали, что Деметрий в Цирцеях, то же думали и ждавшие его в Агнаниях. Охотники же в Цирцеях считали, что он почему-то задержался в Риме. Только на пятый день римляне обнаружили исчезновение Деметрия. Но это не тревожило Полибия: по его расчетам, царевич уже пересек Сицилийский пролив (XXXI, 12; 19–23).
Я ничуть не сомневаюсь, что именно Полибий с самого начала и толкнул Деметрия на эту отчаянную авантюру. Судя по всему, царевич был, что называется, несамоходный флот. Он мог бы мирно прожить всю жизнь в Риме. Жилось ему там совсем неплохо, а особым честолюбием он, кажется, не отличался. Но Полибий считал нецелесообразным
И еще одна черта. Если рабы 20 лет с тоской вспоминали Одиссея и называли его милым, если боевые товарищи не могли говорить о нем без слез, причиной была его исключительная доброжелательность к людям. Полибий и в этом очень напоминал Одиссея. Но он был не просто доброжелателен или добр. Человек бурной энергии, он всегда стремился оказать деятельную помощь. Он считал, что разум велит нам помогать каждому в беде, выдерживать опасности за других и отражать от них нападение сильнейших противников (VI, 6, 8). Во всяком случае, его разум велел ему делать это. Недаром он с таким возмущением говорил об афинянах, которые, взявшись помогать городу Галиарту, спокойно присвоили его земли. Сам Полибий поступал иначе.
Я не буду говорить о неисчислимых услугах, оказанных им Элладе, или о его помощи римлянам. Читатель в свое время познакомится с этими фактами. Впрочем, эти люди были слишком близки его сердцу. Но напомню его поведение с Локрами. Ведь он заехал-то туда, чтобы проверить гипотезы Аристотеля и Тимея. Но как только над городом нависла беда, он буквально ринулся на помощь, поставил всех в Риме на ноги и спас локрийцев. Мне думается, в этом небольшом эпизоде, словно в зеркале, виден весь Полибий. Множество городов чтили его как благодетеля, и на их площадях стояли его статуи.
Читатель уже, конечно, понял, что Полибий был очень смелый человек. Лишь отчаянный храбрец решился бы перейти через Альпы или скитаться среди воинственных дикарей. Лишь отчаянный храбрец мог поставить на карту только-только установившееся положение в Риме, чтобы организовать побег Деметрия. Недаром Полибий был всегдашним спутником Сципиона. Тут они сошлись! Но Полибий был не только замечательной смелости человеком. У него было необыкновенно мужественное мировоззрение.
Нашими вожатыми в жизни он считал долг и честь. «Мне кажется, человек честный всегда, во всех делах, личных или общественных, ставит долг выше всего» (IV, 30, 4). Даже в политике, которая, по общему мнению его современников-эллинов, была законной ареной обмана и насилия, он требовал строгой порядочности. «В наше время коварство господствует повсюду, и есть люди, полагающие, что оно необходимо в государственной деятельности. Подобный образ действий и на мысль не приходил нашим предкам». Они не только не могли предать друга, но даже считали низостью обмануть врага. Они сражались честно на поле боя, и только такая победа была в их глазах славной. «Напротив, теперь действовать открыто значит показать себя никуда негодным военачальником». Только среди римлян живы еще эти древние принципы поведения, грустно замечает он, во всем остальном мире они умерли (XIII, 3, 1–7).
Напомню один эпизод Союзнической войны. Мессенцы подверглись нападению этолян, просили помощи у Арата, но потом из трусости сами не примкнули к сражающимся. «Признаюсь, и я считаю войну делом страшным, — говорит Полибий, — но нельзя же страшиться войны до такой степени, чтобы во избежание ее идти на всевозможные уступки. Зачем было бы всем нам восхвалять гражданское равенство, право открыто выражать свои мысли, свободу, если бы не было ничего лучше мира? Ведь мы не одобряем фиванцев за поведение их во время войны с персами за то, что они уклонились от борьбы за Элладу и из трусости приняли сторону персов. Не одобряем и Пиндара, который в стихах выражает сочувствие фиванцам за их любовь к миру… Мир справедливый и почетный — прекраснейшее и плодотворнейшее состояние; но нет ничего постыднее мира, купленного ценой позора и жалкой трусости» (IV, 31).