Полиция
Шрифт:
Но он, конечно, этого не сделал.
С чего бы ему так поступать? Микаэль был его лучшим другом. Его единственным другом. И чего бы Трульс добился, если бы рассказал, что Микаэль находится наверху с Ангеликой? Улла могла заполучить всех, кого желала, но она не желала его, Трульса. А пока она вместе с Микаэлем, у него, во всяком случае, был шанс находиться неподалеку от нее. У него была возможность, но не было мотива.
Тогда не было.
— Так, друг мой?
Трульс посмотрел на свой затылок в круглом зеркале в пластмассовой рамке, которое держал перед
Стрижка террориста. Стрижка террориста-смертника. Он хрюкнул, поднялся и бросил двухсотенную купюру на газету, чтобы избежать риска прямого контакта «рука в руку». Потом Трульс вышел в март, по-прежнему остававшийся неподтвержденным обещанием весны. Он посмотрел на здание Полицейского управления. Карантин. Затем он направился в сторону станции метро «Грёнланн». Стрижка заняла девять с половиной минут. Трульс поднял голову и зашагал быстрее. Он никуда не опаздывал. Никуда. Хотя нет, кое-что было. Но для этого многого не требовалось, нужно было только то, чем он уже располагал: время для планирования, ненависть, желание потерять все. Он бросил взгляд на витрину одного из азиатских магазинов этого района и удостоверился, что теперь наконец он выглядит как тот, кем он является.
Гуннар Хаген сидел, уставившись на обои за столом начальника полиции и на его пустое кресло. Он разглядел темноватые пятна, оставшиеся от фотографий, висевших в этом кабинете, сколько он его помнил. На снимках были изображены предыдущие начальники полиции, которые должны были вдохновлять нынешнего, но Микаэль Бельман, конечно, в них не нуждался. Не нуждался в инквизиторских изучающих взглядах, какими бывшие начальники смотрели на своих преемников.
Хаген хотел постучать пальцами по подлокотнику, но у стула не было подлокотников. Стулья Бельман тоже заменил на тяжелые, низкие деревянные модели.
Хагена вызвали к начальнику полиции. Помощник из приемной проводил Хагена в кабинет и сообщил, что начальник скоро прибудет.
Открылась дверь.
— Вот ты где! — Бельман обошел вокруг стола и плюхнулся в кресло, сложив руки за головой. — Что нового?
Хаген прокашлялся. Бельману было отлично известно, что ничего нового не появилось, поскольку Хаген получил строгий приказ немедленно докладывать о малейших продвижениях в ходе расследования двух убийств. Следовательно, вызвали его не поэтому. Но он поступил так, как было велено. Объяснил, что они не нашли следов ни по одному из дел, как не нашли связи между убийствами, не считая очевидного: обе жертвы были полицейскими, обнаруженными на местах совершения нераскрытых преступлений, в расследовании которых они принимали участие.
В середине доклада Хагена Бельман поднялся и подошел к окну, повернувшись к Хагену спиной. Он раскачивался на каблуках, притворяясь, что слушает, а потом прервал доклад:
— Ты должен разобраться с этим, Хаген.
Хаген замолчал, ожидая продолжения.
Бельман повернулся. На белых пигментных полосах на его лице проступила краснота.
— И еще я должен задать вопрос о приоритетах: ты предпочитаешь сохранять круглосуточную охрану
Хаген изумленно посмотрел на Бельмана:
— Там не мои люди, а сотрудники Центрального полицейского участка и студенты Полицейской академии на практике. Я не думаю, что расследование страдает от этого, Микаэль.
— Ах вот как? — сказал Бельман, не поворачиваясь. — Но все равно, я хочу, чтобы ты еще раз обдумал необходимость охраны. Я не вижу никакой непосредственной опасности для жизни пациента по прошествии столь длительного времени. Они знают, что он в любом случае не сможет дать показания.
— На самом деле говорят, появились признаки улучшения его состояния.
— Это дело больше не имеет приоритета. — Ответ начальника полиции был быстрым и немного злым. Но потом он сделал вдох и включил свою очаровательную улыбку: — Но конечно, тебе решать насчет охраны. Я ни в коем случае не собираюсь вмешиваться. Это ясно?
Хаген чуть было не выпалил «нет», но успел сдержаться и коротко кивнул, пытаясь сообразить, чего добивается Микаэль Бельман.
— Хорошо, — сказал Бельман и хлопнул в ладоши, показывая, что разговор окончен.
Хагену следовало встать и удалиться, пребывая в том же недоумении, в каком он явился сюда. Но он остался сидеть.
— Мы хотели попытаться подойти к расследованию с другой стороны.
— Да?
— Да, — ответил Хаген. — Разделить следственную группу на несколько маленьких групп.
— Для чего?
— Чтобы создать пространство для альтернативных версий. У больших групп есть сила, но не каждый способен мыслить, выходя за рамки привычного.
— А мыслить надо за… рамками?
Хаген сделал вид, что не услышал сарказма:
— Мы начали ходить по кругу и перестали видеть очевидное.
Он посмотрел на собеседника. Прежде Бельман работал следователем по особо тяжким преступлениям, поэтому он, конечно, прекрасно знал этот феномен: группа накрепко привязывалась к исходным данным, к предположениям, основанным на фактах, и совершенно теряла способность строить альтернативные гипотезы. И все-таки Бельман отрицательно покачал головой:
— С маленькими группами ты утратишь способность действовать, Хаген. Ответственность рассеивается, люди наступают друг другу на пятки, одна и та же работа делается по нескольку раз. Одна большая, хорошо скоординированная следственная группа — лучший вариант. По крайней мере, пока во главе ее стоит сильный хороший руководитель…
Хаген ощутил неровности на поверхности зубов, когда плотно сжал их, понадеявшись, что реакция на инсинуации Бельмана не будет читаться у него на лице.
— Но…
— Когда руководитель начинает менять тактику, это легко можно расценить как отчаяние и полупризнание в том, что он провалил расследование.
— Но мы уже провалили расследование, Микаэль. На дворе март, со времени убийства первого полицейского прошло шесть месяцев.
— Никто не пойдет за руководителем-неудачником, Хаген.