Полигон
Шрифт:
– Я думаю, гадать не стоит, просто нужно проверить. Если не понравится, я не включу его в счёт.
Сабина в отличие от спутника, которому долгое путешествие порядком поднадоело, хорошо отдохнула и теперь с явным удовольствием пила кофе, с интересом оглядываясь по сторонам. Ей явно не хотелось уходить:
– Когда мы нормально ели в последний раз?
– В Нью-Йорке. Я думаю, что ты права, пообедаем здесь.
– Ну и ты ещё раз полюбуешься на эту королеву кафе.
– Она тебе не понравилась? Что, ты думаешь,
– Любуется на тебя из-за занавески?
– Нет, она варит пасту.
– Ты так уверен?
– Если у итальянца радость или беда, или просто непонятный период в жизни, то он сразу принимается варить пасту. Когда прекратились бои, мы стояли в Тарвизио. Там у меня был приятель Доменик. Он по утрам рассуждал о возможности Третьей Мировой и от этих рассуждений немедленно расстраивался и убегал варить пасту. Это повторялось часто, но отказаться от блюда было невозможно.
Сабина прервала его:
– Всё, ты как хочешь, а я заказываю.
Подошла итальянка:
– Я могу предложить вам великолепную пасту. С пастой жизнь станет приятнее, жара мягче.
– Давай я закажу, – посмотрел на Сабину Боб, затем обратился к хозяйке. – Паста, это хорошо, только с трюфелями. И бутылочку «Barolo». А ещё оссобуко возможно?
– Для такой красивой синьоры – всё возможно!
Заказ тут же начал исполняться. На столе мгновенно появились сыр в оливковом масле, какие-то лепёшки, маслины…
– Роберт, а что такое оссобуко?
– Это тушёная телячья голень с мозговой косточкой, овощами и специями. Можно заказать ещё и ризотто с шафраном.
– Мне говорили, что ризотто - это просто рисовая каша.
– Рисовая каша в голове у того, кто это сказал. Ты сейчас оскорбила не только итальянскую кухню, но и всю Италию, да и меня заодно.
– Расслабься, не так энергично! Нужно входить в образ. Мы в Италии, встраивайся в среду. Итальянцы в ожидании пасты погружаются в «Dolce far niente». Важнейший специфический средиземноморский термин. «Сладкое ничегонеделание»! Это возможно только в Средиземноморье, просто место такое. Об этом ещё Плиний писал. Только он, если быть точным, писал о «радостном ничегонеделании», но традиция выбрала более правильный вариант. А ты и в Италии ведёшь себя как американец.
– В смысле? – опешил Боб.
– Американец скажет: «Don't worry! Be happy!». Разве не так? Но он не скажет: плюнь на дела, в праздности – прелесть, удели время «Dolce far niente». Дело, как часы, тикает у него в голове, в англо-саксонской культуре безделье – тяжкий грех.
На стол поставили большое блюдо с пастой.
– Вау! Это великолепно, – Боб пытался обратить на себя внимание итальянки. – От запаха трюфелей у всех в городе слюнки текут.
Та не обратила на него внимания, демонстративно обращаясь только к Сабине.
– Вот смотрите, синьора, Parmigiano-Reggiano, – официантка поставила на стол чашку с ароматным сыром. – Это не просто пармезан, это особый сыр. Приятного аппетита!
После обеда Роберт решил показать, что на работе расслабляться не стоит:
– Сабина, сейчас обсудим ещё раз дела по нашей миссии.
– Шеф, я вся внимание.
Она уселась как дисциплинированный школьник, преувеличенно внимательно уставившись на Роберта.
– Когда прилетим в Дамаск, там будет не до разговоров, кто знает, чьи уши нас будут слушать. Здесь вроде некому.
– У той итальянки очень симпатичные уши!
– Слушай, ты серьёзной бываешь?
– Уже слушаю.
– Позиция Госдепа, а точнее Джорджа Маршалла по Палестине… – далее Боб весомо и не очень кратко изложил все проблемы.
– А миссия наша в чём?
– Сейчас. Дело в том, что от президента требуют евреев поддержать. Так просто от этой проблемы не отмахнуться.
– И вот мы-то и разрешим эту проблему?
– Разрешим, не разрешим… Во всяком случае, попытаемся! – непонятно, на кого из них двоих больше разозлился Боб.
Но Сабина продолжала воспитательный процесс. Достала маленькое зеркальце, стала подкрашивать губы, непринуждённо закинула ногу на ногу, взяла сигарету из его пачки, выдержала паузу, пока он сидел как истукан и молодой итальянец не подбежал со спичками. Не забывая о взглядах окружающих, кокетливо поглядывала по сторонам и строила глазки местным донжуанам.
Наконец она почувствовала, что он начал закипать. Внешне это почти не было заметно, но она аккуратно притормозила у черты. Уложила дамские причиндалы в сумочку, захлопнула замочек и тут же сразу захлопнулась легкомысленная манера:
– Дело в том, что я абсолютно в теме по Палестине и по палестинским проблемам президента, – моментально сменился тон, появились твёрдые, даже жёсткие нотки. – Я помню, пока ты разговариваешь с важными арабами, я должна сплетничать с их жёнами и добывать информацию.
Ещё только светало, когда раздался пронзительный крик муэдзина, призывающего правоверных к первой молитве. За ближним минаретом к призыву подключился второй, третий. Боб вышел на балкон, хмуро поглядел на просыпающийся город:
– Сомнительное удовольствие, – подумал Боб, – примерно как в казарме команда «Подъём!»
На соседнем балконе она появилась в белой рубашке, едва прикрывающей трусики. Без особого любопытства оглядела просыпающийся Дамаск, своему полуобнаженному виду значения, похоже, не придавая. Жары ещё не было, солнце только чуть выглянуло из-за горизонта. Приятный ветерок нёс утреннюю прохладу.
– Привет, – помахал Боб, стараясь не глядеть на своего помощника. – Как нам вчера гордо заявили, этот город - чудесный изумруд, окаймлённый жёлтым песком.