Полигон
Шрифт:
Лавров безжалостно продолжал:
– Заруби себе на носу, писатель: жизнь трудна и непредсказуема. Жизнь – живее и разрушительнее смерти! А тебе почему-то жить – легко. Где справедливость? А, Полковник?
– Справедливости нет, – с готовностью отозвался тот. – Как любила повторять своим ученикам Людмила Александровна Кожинова, вдова почившего в бозе великого сценариста Валентина Черныха, который говорил, что его фамилия склоняется только на собраниях, – так вот, эта Людмила Александровна любила повторять своим ученикам: «Дети мои, запомните: справедливости нет!» Паша, дело не в справедливости.
– Тогда в чем? Почему ему жить легко, а нам – трудно?
– А это, потому что он не живет!
– Не понял?
– Он не живет, он – сочинительствует.
– Браво, Полковник! В самое яблочко! Мы с тобой живем на полную и ничего не фиксируем. Поэтому жизнь нас бьет, сжигает, корежит, грызет и ломает – со всех сторон! А его не трогает. Потому что он не живет! Чувствуешь, писатель, какая между нами большая разница? К тому же, ты – лентяй. Ну? Будь здоров, бездельник!
Лавров поднял свою рюмку и расхохотался.
– Присоединяюсь! – широко улыбнулся Полковник, поднимая свою.
– Вы пережили, а я должен обессмертить, – уныло констатировал я. – Будьте вы все здоровы!
Ну что ж, они дали мне почувствовать нашу разницу, – и мое сопротивление пало. Правда, я отвоевал себе условие привлекать их обоих для консультаций – при необходимости – в любое время дня и ночи. Они поначалу наотрез отказались помогать, упирая на то, что, во-первых, у меня есть все необходимые материалы, и, во-вторых, что им некогда. Тогда я уверил их, что материалы давно утеряны, как и старые варианты романа, – врал, конечно, но что было делать? Не идти же у них во всем на поводу!
– Десять лет прошло! – лукаво напомнил я.
Они вздохнули:
– Десять лет… Да, это срок…
В конце концов, они мне поверили и согласились на мои условия. Или сделали вид, что поверили и согласились. И я вспомнил одно из любимых изречений Лаврова, которое звучало так: «Когда я заявляю, что обманываю вас, я вас обманываю!» Да, от него можно было ожидать чего угодно.
Итак, я принялся за «Полигон», преодолевая ржавое сопротивление времени, материала и людей, еще не представляя, куда заведет меня вся эта безумная затея и какие разочарования и потери ждут меня на этом пути. Для начала я написал заголовок – почему-то на греческом языке. Не знаю, может быть, чтобы откреститься от прошлого, но я написал: «. Роман» – и дальше:
«Порфирий Лавров прилетел из Москвы на Полигон сразу после Дня гнева. Миссия его была особая, задание специальное, инструкции исчерпывающие. Работать он должен был под прикрытием. Но, не смотря на самую тщательную подготовку, которую обеспечил ему полковник ФСБ Перетягин, страхуя от возможных неприятностей, – несмотря на все их титанические усилия! – они и представить себе не могли, с чем тут в действительности придется столкнуться Лаврову, – настолько невероятные события и явления развернулись на Берегу и площадках Полигона с началом его негласных следственных мероприятий.
Первое событие, отмеченное потом в череде «невероятностей» как изначальное, произошло как раз перед прилетом Лаврова на Полигон. Это – бесследное исчезновение вертолета со следственно-оперативной группой из Москвы и начальником Полигона. Этот день назовут потом «Днем гнева» – и начнут отсчет фатального времени именно с него, будто прежде ничего подобного тут не происходило. На самом деле этому дню предшествовали достойные внимания диковинные события, случаи и явления, но они долгое время хранились втайне от посторонних и не попадали в официальные отчеты. Москва о них даже не догадывалась…»
Я создавал этот «Полигон» без всякого смысла и вдохновения, не видя ни цели, ни перспективы. И тут раздался, как говорится, первый звонок: я получил СМС-сообщение с вежливой просьбой не писать этот роман. Я проигнорировал его, то есть, попросту стер из телефонной памяти, посчитав чей-то дурацкой шуткой. Потом был телефонный хулиган неопределимой сексуальной принадлежности; мягкий и вкрадчивый, он торопливо зашептал с придыханием:
– Красуля, ау! Ты меня слышишь? Не пиши «Полигон». Ни к чему все это. Оставь как есть. Лучше хлопни у Лоботряса микстуры от кашля. Скажешь, от Стиральной Доски – дадут без копыт и хвостов. Не пожалеешь. Ау, красавчик! Ты еще здесь? Це-це! Пока-пока!
А спустя еще какое-то время я получил третье и, как мне показалось, последнее предупреждение – грубое и страшное:
– Тебя же просили: не пиши «Полигон»! Или мы убьем всех, кого ты любишь…
Порфирий Лавров Неунывающий впервые упомянул о Полигоне в докладной записке, которую он представил «наверх» еще в прошлом веке, в конце 80-х, во времена так называемого «заката», которые кто-то ошибочно назвал «конец эпохи развитого социализма» или «перестройка». Записка была закодирована и выглядела как обычное литературное произведение – повесть под названием «День “Д”». Докладная прошла мимо официальной регистрации, через голову непосредственных кураторов Лаврова, и попала прямо на стол Совета Хранителей Расы. Ее передал через закрытый канал связи киргизский связной, известный в кинематографических кругах под оперативным псевдонимом Бахыт Исабеков. В записке уже тогда сообщалось о финансовом неблагополучии на объекте и были даны варианты возможных неблагоприятных последствий. Вышел скандал. Но не из-за предупреждения Лаврова, а из-за того, что он по пустякам использовал дорогостоящую энергию закрытых каналов. На самом деле причина была в другом: скандал устроили кураторы Лаврова, обиженные его подозрительностью и обвинившие Лаврова в нарушении субординации и превышении полномочий. Мол, негоже хранителю-наблюдателю брать на себя фискальные функции и подставлять товарищей из оперативного отдела. Ему припомнили случай со смарагдом, когда он тоже превысил полномочия и взял на себя ответственность в борьбе с так называемыми «летунами». Тогда он первым обратил внимание руководства на недопустимую беспечность, с какой вели себя низовые оперативники. Только своевременная реакция и активные действия Лаврова предотвратили катастрофу…
Короче, из-за докладной могли последовать оргвыводы – и они непременно последовали бы! – но тут на объекте случилось то, о чем предупреждал Лавров, и Полигон фактически перестал функционировать. Скандал пришлось замять. Кураторы прикусили языки. Лаврова сначала хотели наградить за оперативность и предвидение, но потом передумали и отправили с глаз долой – куда подальше. То есть, обратно на Полигон – досматривать то, что там еще осталось…
Полигон к тому времени уже окончательно развалился и перестал существовать как оперативная единица. Там вовсю заправляли какие-то мракобесы, утроив себе маленький Вавилон или Содом и Гоморру. Об этом Лавров и сообщил в самом начале днвяностых – но уже не в докладной записке, а в обширном отчете, который на этот раз закодировал в романе «Дивный сон» – о безвременье и страшных последствиях безвластия. Не наученный горьким опытом, он снова решил использовать закрытый канал связи и на этот раз привлек к работе молодого московского связного под оперативным именем Оля Лебедушкина. Ее хорошо знали в редакции журнала «Новый мир». И снова вышел скандал. Сам Лавров не пострадал, но оперативный связной был наказан – понижен в должности и переведен в провинцию. Кстати, отчет Лаврова кое-кому «наверху» до сих пор не дает покоя, хотя прошло уже больше двадцати лет…
И вот теперь – «Полигон»…
Десять лет…
Итак, я принялся за «Полигон», преодолевая ржавое сопротивление времени, материала и людей, еще не представляя, куда заведет меня вся эта безумная затея и какие разочарования и потери ждут меня на этом пути. Знал бы – даже не начинал! Ведь то, что я должен был сделать, иначе как фиксацией времени не назовешь. Им она была крайне необходима, Лаврову и Полковнику, эта фиксация, потому что до сих пор незафиксированные отголоски тех далеких событий продолжали влиять на них в настоящем и нарушать привычный ход событий и вещей, привнося в нашу действительность очень кому-то необходимый хаос и смятение, я бы даже сказал – смуту…