Полигон
Шрифт:
И он погрузился в свои расчеты, таблицы, сетевые графики. Очнулся, когда щелкнул механизм наручных часов.
Эти часы с указанием даты и дня недели ему подарили родители на двадцатипятилетие, и с тех пор он не расставался с ними. Часы оказались на редкость живучими и очень выручали его во время скитаний по тайге. Сейчас механизм сигналил о том, что до закрытия метро остается совсем немного времени. Он быстро собрал разбросанные по столу бумаги и поспешил к выходу.
Когда пришел домой, родители уже спали. Крадучись прошел на кухню выпить перед сном чаю. Чайник ставить не стал: он сильно шумел. Воду вскипятил в ковшике. Но, все равно, мать через некоторое время появилась на кухне; шепотом спросила, как дела, и начала выставлять из холодильника все, что
– Ты Нине позвонил?
– шепотом спросила Лидия Васильевна.
– Нет.
– Вечером она опять звонила, - продолжала Лидия Васильевна, - и, мне кажется, была немного удивлена, что тебя нет дома. Ты ставишь меня в неудобное положение. Она может подумать, что ты скрываешься от нее, а я участвую в этой акции.
– Хорошо, даю слово, завтра позвоню, - пообещал Виктор.
– Спокойной ночи. Не засиживайся, - сказала мать и вышла из кухни.
Виктор задумался. Со дня на день он откладывал разговор с Ниной, но сейчас он ясно осознал, что дальше тянуть с объяснением нельзя. На вчерашний ее звонок он не ответил, если оставить без внимания сегодняшний, третий раз она может не позвонить.
Только как набраться решимости и объявить ей, что он должен уехать надолго, может быть, навсегда? Ведь он понимал, что это известие может поставить их отношения на грань разрыва. Сможет ли она, москвичка в нескольких поколениях, бросить комфортную жизнь в столице и последовать за ним в медвежий край, туда, где зимой очень холодно, а летом донимает гнус, где дороги и тротуары пока не приспособлены, чтобы ходить по ним на высоких каблуках, где нет театров и музеев, где нет даже приличных магазинов? Сможет ли она обойтись без тех удобств, к которым привыкла в Москве и без которых не представляет себе нормальную жизнь? Здесь у него были большие сомнения.
Но если она все-таки решится приехать к нему, он не хотел, чтобы это ее шаг был импульсивным, не хотел, чтобы это ее решение было продиктовано какими-то иными побуждениями, кроме желания быть вместе с любимым и любящим человеком. Не должна она чувствовать себя связанной обязательствами, вытекающими из их отношения. И как ни тяжело ему будет перенести расставание, он не допускал мысли, что может попытаться как-то повлиять на ее выбор. Это должен быть ее выбор.
Но как ей все это объяснить, где взять слова?
Он чувствовал, что не готов к разговору. Он боялся этого разговора, боялся, что он может стать последним. Боялся потерять ее.
Так и не придумав ничего путного, он решил все же позвонить ей завтра, извиниться и отложить встречу еще на два дня, надеясь к тому времени найти какое-нибудь решение и сформулировать внятную позицию.
12
...Они учились вместе с первого класса. Все мальчишки их класса, да и не только их, числились в ее записных обожателях. Была ли она красива? Тогда он не задумывался над этим. Да и не всегда за красоту мальчишки выделяют девочек и пишут им записки. Если ее фотографию положить рядом с фотографиями ее сверстниц, было бы трудно найти в ней что-то особенное, что выгодно выделяло бы ее среди них. Просто девочка, не хуже и не лучше других... И все-таки была в ней какая-то необычность, которая никого не могла оставить равнодушным. В чем эта необычность состояла, сказать было трудно. Может быть, все дело было в осанке, в особой посадке головы, придающей ее фигуре ту грациозность, которую женщины кенийского племени луо вырабатывают ношением на голове поклажи, а ей отпущенную природой при рождении. А, может быть, причина была в ее глазах, во взгляде то задумчиво-мечтательном, отстраненном, устремленном в даль, словно она ожидала появления там чуда, то грустно-ироничном с добрым прищуром, назначением которого была защита от непонимания или от чего-то недоброго, чего не хотелось замечать, не хотелось пропускать через себя, а
Виктор тоже не был равнодушен к ней, но эту свою юношескую влюбленность тщательно скрывал, маскируясь под беспристрастного стороннего наблюдателя. Не хотел он быть в числе многих. Его отроческий максимализм требовал особого статуса. Она же, чувствуя его прохладность и принимая ее за пренебрежительное к себе отношение, старалась не замечать этого, была с ним вежлива, предупредительна, но не более того.
Так они и жили: она думала, что он пренебрегает ею, он думал, - что она.
А однажды случилось то, что рано или поздно случается со всеми отроками: он вдруг почувствовал в себе мужчину. И виновницей такого пробуждения в нем мужского самоосознания стала именно она.
Было это в десятом классе, на картошке. Их поставили на одну грядку: его - копать, ее - собирать картошку в мешки. Пока работали, обменивались мнениями, впечатлениями от только что закончившихся каникул. Постепенно разговор перешел на другие темы. А потом Нина неожиданно предложила:
– Давай пойдем в обед за яблоками. Здесь недалеко - вон за теми деревьями, - она указала на растущий невдалеке подлесок, - совхозные сады. Мне рассказывали ребята из десятого бэ.
Виктор не ожидал от Нины такого, от правильной, законопослушной Нины, всегда сверяющей свои поступки с уложениями морали и здравым смыслом. Он не ожидал, что она вообще способна на дерзкий поступок. Ведь сад, конечно, охраняется, и у сторожа, возможно, есть ружье.
Но он, не раздумывая, согласился.
Когда прозвучал сигнал к обеду, они направились в сторону леса. Мальчишки из их класса начали отпускать им в спину всякие шутки. Виктор оглянулся и показал им кулак. В ответ раздались смех и свистки.
– Не обращай внимания, - успокоила его Нина. Вид ее выражал глубокую убежденность в неуязвимости своего репутационного иммунитета, а сказано это было таким тоном, словно она брала на себя защиту их обоих от любых попыток усомниться в чистоте их помыслов. Она взяла его за руку и повлекла за собой.
Сразу за лесом был проволочный забор, за ним ровными рядами стояли яблони. По причине частых набегов визитеров с картофельного поля забор был латаный-перелатаный. Но, видимо, работники совхоза не успевали его чинить, и после недолгих поисков нашим рейдерам удалось отыскать лаз и проникнуть на территорию сада.
В крайних рядах нижние ветки яблонь были уже почти голые, оставалась только несъедобная мелочь. Они прошли немного вглубь сада. Здесь яблок было уже больше, и висели они не так высоко. Выбрав по крупному и красивому яблоку, ребята с аппетитом принялись их грызть.
– Все сейчас на обеде, - сказала Нина, - хлебают борщ и едят котлеты с макаронами, а у нас с тобой яблочная диета.
– Чтобы по калорийности заменить борщ и котлету, - откликнулся Виктор, - знаешь, сколько надо яблок съесть? Четыре-пять кэгэ.
– Ого!
– удивленно воскликнула Нина.
– Это сколько же времени уйдет на такой обед?
– Вот горилла и ест весь день, - сказал Виктор.
– Она травоядная. Съедает больше восемнадцати килограммов.
– Яблок?
– Не яблок. Вообще растительной пищи.