Полис подонков
Шрифт:
– Но это попросту невозможно, – искренне возмутился руководитель всех следственных органов, отпрянув от заключенного, словно от прокаженного, – существуют неопровержимые доказательства – оружие, да и также свидетель – и даже ценой собственной власти я не смогу изменить меру пресечения, назначенную, между прочим, судом, которую, кстати, я сам и просил.
– Значит, поторопился, – парировал хитроумный Джемуга, приближаясь к перегородке лицом и переходя на заговорщицкий шепот, – не мне же тебя учить: ты знаешь законы как никто другой в этом городе, в как быть с доказывающими уликами – здесь существует человек, носящий имя Барун, поверь, он мастер решать такие проблемы, и подобные им в том числе. Не сомневайся, он справится и все организует – комар не подточит носа. Насчет же записи, правда, тут ты рискуешь больше и тебе крайне невыгодно, чтобы об этом разговоре кто-либо «пронюхал», потому что, надеюсь, ты понял – в этой сложной для обоих нас ситуации по-другому никак… и это мое последнее слово.
– Хорошо, – кивнул головой озадаченный прокурор, к чести его мыслительных процессов стоит сказать, на что-то такое примерно рассчитывавший, – я где-то так и предполагал и подумаю, что можно в этом случае сделать.
После этого он встал и вышел, а уже вечером этого дня при странных стечениях обстоятельств было совершенно два дерзких, отчаянных нападения: одно – на спрятанного надежно свидетеля, другое – на следователя, из здания следственного комитета в строение, отведенное под прокуратуру, несшего на проверку уголовное дело, срочно затребованное лично прокурором, как то не покажется странным, в конце рабочего дня, и в темное время суток. Результатом явилось следующее роковое стечение обстоятельств: смерть человека в первом случае, исчезновение заключения экспертизы – это уже во втором. Кроме того, проводивший экспертизу специалист также был озадачен одним, по его мнению крайне удивительным обстоятельством: он был не в силах отыскать папку, где хранил копии проведенных в последние дни исследований. Ему было совсем невдомек, что заходивший к нему днем по важному делу, очень спешивший сотрудник главного управления, озадачивший его срочной работой, по странному стечению обстоятельств проводимой в соседних с основным помещениях и отвлекающей ненадолго внимание, уходил из его кабинета, унося в своем портфеле небольшую, но очень ценную ношу. Таким образом, никаких следов, указывающих на причастность Джемуги к какому-либо убийству у следственных органов попросту не осталось, а следовательно, и не было причин для его дальнейшего задержания. Перед преступником, как в таких случаях водится, извинились, и на следующий день, утром, он был выпущен на свободу, под радостное ликование всех заключенных, устроивших целый прощальный гвалт, подтверждая значимый статус этого грозного человека.
***
Тем же вечером руководитель преступного мира, сопровождаемый и высокопоставленным руководителем соответственно, выехал за город, на отстоящую одиноко ферму, где томился и задыхался одновременно от страха и гнева, от ужасной вони и чувства бессилия молодой, не окрепший еще, организм, бывший не в меру высокомерным, но притом неразумным и самым дорогим прокурору отпрыском. Все было разыграно так, что будто бы по поручению Джемуги его люди тут же бросились уточнять местонахождение пропавшего высокородного сына и, потратив на это, как известно, несложное дело дополнительное, специально разыгранное для обеспокоенного родителя чересчур долгое, время, наконец доложили об успешном завершении всей операции.
Юноша был уже на грани безумия, когда под театральные свисты и улюлюканье в комнату, где его держали грязные похитители ворвались обученные к подобным налетам бандиты, ведомые неизменным Баруном. Бомжи были схвачены, для приличия немного побиты и теперь находились на улице, перед зданием бывшей конторы, терзаясь ожиданием своей участи. Шестнадцатилетнего подростка освободили от сковывающих движением железных наручников, вонючего кляпа и пут на ногах, разумеется не объясняя, что весь этот «концерт» является зловещей инсценировкой и что он стал заложником обстоятельств, связанных со служебной деятельностью влиятельного родителя. Замаров-младший и не требовал никаких объяснений, а, только освободившись, сразу же бросился вон из источающих смрад помещений, намереваясь расквитаться со своими обидчиками. Единственное, он только мельком взглянул на Джемугу, мгновенно определив, кто здесь является главным, и, получив утвердительный кивок головы, набросился на троих «пахнущих» личностей, уложенных заблаговременно на травянистую почву, и начал «потчевать» их множественными пинками ног, обутых в дорогие, фирменные кроссовки.
– Вы на кого, «черти», подняли руку?! – сопровождал он криками свои жестокие действия. – Вы здесь вообще, что ли, страх потеряли?! Мой отец прокурор этого города, а вы, наглецы, что, об этом не знали?! Как у вас рука только поднялась совершить со мной такой гнусный поступок?! Да я поубиваю вас сейчас, «мерзости»!
Он раздавал удары, поочередно переходя от одного к другому и третьему, в присутствии родителя все-таки воздерживаясь от более грубых словечек и употребляя только разрешенные «цензурой» ругательства. Однако жестокость его физического воздействия, направленного на грязных отбросов общества, посмевших совершить его похищение, – она не ведала никаких границ. Он уже натерпелся всякого унижения, немного свыкся с ужасным зловонием, поэтому даже омерзительный вид его недавних обидчиков не удерживал юношу от беспощадной расправы. Теперь уже жертвы не выглядели такими расторопными, как в момент похищения, и единственное, что могли, так это принимать позу эмбриона, поджимая поплотнее руки и ноги и перекатываться по опавшей листве, стараясь отстраниться подальше от безжалостного подростка, когда тот заканчивал бить одного и перебирался на следующего. Через пять минут этой ужаснейшей экзекуции разорванная одежда, всклокоченные усы, бороды, волосы – все это было покрыто кровавыми выделениями, смешанными с соплями, грязью, слезами и, разумеется, вонью.
В какой-то момент, когда парень, нисколько не уставая, только поддавался все большей ярости, Джемуга кивнул своему верному другу, сопровождавшему его еще с «девяностых», когда они были детьми-беспризорниками, и тот сразу понял, что его более весомый товарищ имеет в виду. Барун достал пистолет системы «тульского токарева» и, несмотря на отчаянный запрет прокурора, кивавшего головой из стороны в сторону, вложил оружие в ладонь обезумевшего подростка, не позабыв привести в боевую готовность. Почувствовав в руке холодную сталь пистолета, Эдик на мгновение замер, словно бы раздумывая, что ему со всем этим делать, однако такое состояние длилось недолго, и, даже не взглянув на служащего закону родителя, юнец наставил ствол на Вахрама и приготовился произвести смертельный выстрел в его лохматую голову, изуродованную его ногами, да еще разве что временем.
– Сынок, постой! – не выдержал наконец Дмитрий Аркадьевич, уже пошедший на сделку с совестью, но все еще понимающий, что обязан оставаться законопослушным. – Не делай этого: обратной дороги не будет!
Тяжело дыша, Замаров-младший стоял, наполненный неописуемым гневом, с налитыми кровью глазами, объятый учащенным сердцебиением, готовый переступить черту, после которой как бы этого не хотелось, но возврата к нормальной жизни уже не будет. Однако зычный, немного дрожащий, но все-таки сильный голос отца немного привел его в чувство, и молодой человек еще несколько секунд, позволив себе сомневаться, все-таки в конечном итоге, скрежеща зубами, водя желваки и беспрестанно «играя» наполненной яростью мимикой, поводил головой справа налево, после чего, плюнув Вахраму прямо в испуганную физиономию, вернул вороненный «ствол» собственному владельцу, а сам отошел в сторону и встал рядом с отцом.
– Заканчивай это дело, Барун, – словно отрубил, промолвил Джемуга, нисколько не сомневаясь, что его верный товарищ поймет и беспрекословно выполнит его указание, – а то мы здесь и так задержались.
Беспощадный бандит, знавший предводителя «монгольского ига», как никто другой в целом свете, разумеется, понял, что он имеет в виду, и поочередно произвел три выстрела: сначала в голову Вахрама, с помощью разрывной пули забрызгав округу кровавыми выделениями, мозгами и костным «остатком», затем в черепную коробку Кабруха, повторив с ним все то же самое, что и с его первым товарищем, и закончил Сморчком, кровяная смесь от которого достигла брюк прокурора, словно специально замазав его соучастием в преступлении.
– Ну вот, Дмитрий Аркадьевич, – зловредно ухмыльнулся Джемуга этому обстоятельству, обращаясь к служителю правоохранительных органов уже уважительно, – теперь мы с тобой «замазаны» одной «делюгой» и должны заботиться, оберегая благополучие и безопасность друг друга.
Высокопоставленный чиновник прекрасно все это осознавал, ведь то обстоятельство, что он стал соучастником особо жестокого преступления и никак ему не противодействовал, ставило служащего закону сотрудника на одну грань с самым жестоким бандитом этого города. В тот день они на широкую ногу отметили счастливое освобождение переросшего мальчика и с тех пор предводитель «монгольского ига» и он стали словно близкие люди, не позабыв поделить в Рос-Дилере и сферы влияния, где каждый удерживал власть со своей стороны закона.
Глава III. Молодая красотка
Наши дни. За двое суток до обнаружения расчлененного трупа.
Лисина Юлия Игоревна появилась на свет в середине «двухтысячных», в семье не являвшейся такой уж благополучной. Еще в самом юном возрасте, когда девочка еще не научилась в достаточной мере оценивать окружающий мир, она была помещена на воспитание в детский дом, где и провела все свое трудное, наполненное болью и горечью, детство. Сейчас ей исполнилось уже пятнадцать лет, и, постепенно превращаясь в прекрасную девушку, она все более «расцветала», приобретая взрослые, невероятно манящие к себе очертания, а вместе с тем обзаводилась и некоторыми жизненными устоями, не позволяющими ей находится в ограничивающем ее свободу пространстве. Несомненно, что именно эта причине и подвигла воспитанницу богоугодного заведения, покинуть пределы детдома и отправиться странствовать. Как нетрудно догадаться, судьба занесла эту красотку в Город, привлекающей к себе возможностью быстрой наживы, яркими красками, а главное, самым минимумом законности. Имея нагловатый, где-то даже вздорный характер, отличающийся невероятным жизнелюбием, острым умом и способностью подчинять себе более слабых, еще не полностью созревшая девочка быстро освоилась в «лабиринтах» игровых махинаций и, не обладая азартом к самой игре, ловко одурачивала и где-то даже грабила беспечных клиентов, зачастую перебиравших со спиртным и наркотиками во время посещения многочисленных городских казино. Такую возможность она получала еще и из-за своей внешности, располагавшей к себе привлекательностью и чарующими чертами как лица, так впрочем и тела, имевшего рост, чуть превышавший сто шестьдесят сантиметров, выпуклую грудь, широкие бедра и одновременно тонкую талию. Касаясь ее прекрасного личика обязательно следует отметить, что оно обладало большими карими глазками, настолько красивыми, что совсем не требовали косметики; тоже можно сказать и про прямой, маленький носик идеальнейшей формы, плавно переходящий в яркие, почти алые, губы, где нижняя была немного с большей припухлостью, однако более тонкая верхняя ничуть не портила общего вида, а придавала какой-то невероятной загадочности; кожа являлась гладкой, бархатистой, от природы румяной, совсем не нуждающейся в загаре; каштановые волосы выглядели прямыми, были одинаковой длины, остриженные чуть ниже бесподобного подбородка, которые окаймляли голову равномерной прической, скрывая чуть отстоящие ушки, представлявшиеся небольшим, хотя, скорее, средним размером. Одежда подрастающей представительницы прекрасного пола неизменно содержала в себе слегка коричневую, под цвет волосам, болоньевую куртку, темную, однотонную футболку, дамскую черную сумочку, а в зависимости от ситуации таким же цветом, как и самый необходимый женский аксессуар, короткую, под однотонные колготки и остроносые туфли, юбку либо синие джинсы, в купе с верхним предметом ее одеяния отлично сочетавшиеся с шоколадного оттенка кроссовками, причем последний вид нравился юной красотке намного больше и, как следует понимать, предпочитался гораздо более чаще.